- И дождь идет, - глухо проговорил Лещицкий, - а такси нет.
- Что-то есть, - сказал я, вглядываясь в дождливую мглу.
Два снопа света пронзили ее из-за угла. Фары принадлежали автомобилю ярко-желтого цвета.
- Эй! - крикнул я, высовываясь из-под навеса. - Сюда!
- Это не такси, - сказал Лещицкий.
Но автомобиль притормозил и медленно двинулся вдоль тротуара. Он не остановился, только чуть опустилось дверное стекло, и в образовавшейся щели на свету блеснуло черное вороненое дуло.
- Ложись! - шепнул Лещицкий и рванул меня вниз.
Но поздно. Две автоматные очереди оказались быстрее. Меня что-то сильно ударило в грудь и в плечо, опрокинув на камень. Лещицкий, странно перегнувшись, медленно оседал, словно сопротивлялись несгибавшиеся суставы. Последнее, что я увидел, было красное пенящееся пятно у него на лице вместо рта.
Надо мной застучали по камню чьи-то подкованные железом каблуки.
- Один еще жив, - сказал кто-то.
- Все равно сдохнет.
Я услышал звонкий плевок о камень.
- А ведь это не те.
- Ты думаешь?
- Вижу.
Сапог пнул меня ногой в голову. Боли я не почувствовал, только оборвалось что-то в мозгу.
И снова чей-то голос:
- Опять штучки Эльжбеты.
- Темнит девчонка.
- Давно темнит.
- С нее бы и начать.
- Поди скажи это Копецкому.
Больше я ничего не слышал. Все погасло - и голоса, и свет.
МИ
Я открыл глаза и взглянул на часы: без пяти десять. Мы по-прежнему стояли на лестнице под навесом.
- А дождь идет, - сказал Лещицкий, - и такси нет.
- Перейдем на угол, - предложил я, - там тоже навес.
- Зачем?
- Скорее такси найдем. Там же поворот.
- Иди. Я здесь останусь, - отказался Лещицкий.
Я перебежал на противоположный угол улицы. Волосы и плащ сразу намокли. К тому же навес здесь был короче, и сухая полоска асфальта под ним еще меньше: косые струи дождя били уже по ногам. Я прижался спиной к двери какого-то магазина или квартиры и вдруг почувствовал, что она подается. Еще нажим - и я очутился за дверью в полной темноте. Протянул руку, - она уперлась во что-то теплое и мягкое. Я вскрикнул.
- Тише! И осторожнее: вы мне чуть щеку не проткнули, - произнес кто-то шепотом, и невидимая рука подтолкнула меня вперед. - Дверь перед вами. Увидите свет, коридор. В конце комната. Он пока один. Как войдете...
- Зачем? - перебил я.
- Не бойтесь: он слепой, хотя стреляет метко, учтите. - Шепоток принадлежал женщине, лицо которой находилось где-то, рядом с моим. Сыграйте с ним в шахматы, он это любит. И подождите меня: я скоро вернусь.
Дверь на улице приоткрылась и снова захлопнулась, два раза щелкнув. Я потянул ее, она не поддалась, а щеколды я не нащупал. У меня с собой был карманный фонарик - я пользовался им в темных коридорах гостиницы: ее владелица экономила на электролампочках. Фонарик осветил темный тамбур и две двери - на улицу и внутрь помещения. Уличную, видимо, заперли на ключ, другая же распахнулась легко; я увидел коридор и свет в конце его, падавший из открытой комнаты.
Стараясь не шуметь, я дошел до нее и остановился у входа. Человек в черной бархатной курточке, с длинными волосами, небрежно разбросанными, как у битлсов, тщательно вырезывал в раскрытой книге прямоугольное углубление. Его можно было принять за юношу, если б не тронутая сединой шевелюра и лучики морщинок у глаз. Сидел он против мощной электролампы, должно быть, в пятьсот или в тысячу ватт, и сидел так близко к ней, как не мог бы сидеть ни один человек с нормальным зрением. Но он был слеп.
- Я открыл идеальный тайник, Эльжбета, - сказал он по-польски, не отрываясь от работы. - Все письма укладываются. Сейчас увидишь.
Он взял пачку писем в продолговатых конвертах и вложил в искусственное углубление в книге. Потом смазал клеем соседние, не вырезанные страницы и закрыл письма.
- Теперь встряхиваем. - Он тряхнул книгой, держа ее за переплетные крышки. - Ничто не выпадает, смотри. Никакой Пуаро не найдет.
Я молчал и не двигался, не зная, что делать.
- Почему молчишь? Эльжбета? - насторожился он и крикнул уже по-английски: - Кто здесь? Стоять на месте!
Он швырнул книжку на стол и схватил, видимо, давно лежавший там пистолет, удлиненный глушителем. По тому, как он держал его и как точно направил в мою сторону, видно-было, что слепота нисколько не мешает ему в умении обращаться с оружием.
- Малейшее движение - и я стреляю. Кто вы? - спрашивая, он стоял вполоборота ко мне; не смотрел, а слушал, как все слепые.
Не отвечая, я тихо переставил ногу назад. Тотчас же щелкнул, именно щелкнул, а не прогремел выстрел. Пуля врезалась в штукатурку где-то у моего уха.
- С ума сошел, - сказал я по-польски. - За что?
- Поляк? Я так и думал, - ничуть не удивился он и не опустил пистолета. - Подойдите к столу и сядьте напротив. И не пытайтесь достать оружие: я услышу. Ну?!
Проклиная себя за эту идиотскую авантюру, я подошел к столу и сел, развязно вытянув ноги. Дуло пистолета следовало за мной по той же орбите. Теперь оно смотрело мне в грудь; я бы мог схватить его, если бы не имел дело с сумасшедшим - так я мысленно окрестил своего визави.
- От Копецкого? - спросил он резко.
- Не знаю такого, - сказал я.
- Тогда откуда?
- Из Польши.
- Давно?
- С декабря прошлого года.
Он свистнул.
- Не врете?
- Я бы мог показать вам документ, только ведь вы... - Я деликатно замялся.
- Значит, коммунист? - перебил он.
- Значит, - рассердился я.
Меня уже начинал раздражать этот допрос.
- Почему вы здесь?
Я рассказал.
- Почему-то я вам верю, - задумался он. - Но... вы видели тайник...
Я мельком взглянул на книжку с барельефом Мицкевича на обложке.
- И письма, - с угрозой прибавил он.
- Плевал я на ваши письма! - совсем уже разозлился я.
- Тогда подождем, когда за ними придут. Они обязательно придут. Должны.
- Кто это "они"? - спросил я.
- Тсс... - прошептал он и прислушался, как-то странно вытянув голову, совсем как Человек-Ухо из сказки Гримм.
Я ничего не слышал: тишина, смешанная с шумом дождя за окном, окружала меня.
- Кто-нибудь вошел? - спросил я.
- Тсс... - опять остановил он меня. - Они еще не вошли. Они без машины. Сейчас открывают дверь своим ключом. Прошли тамбур. Идут.