Однако «народный поэт» в своем поэтическом пути по щучьему велению круто изменил творческое направление, как флюгер при сильном ветре с противоположной стороны, уже на той стороне туннеля отпустил душу на покаяние, взял имама под свое покров, выведя его в своих поэтических перлах на щит славы. Теперь уже в новых публикациях явно обозначился покровительственный тон, особо возвеличивая его в качестве народного героя. Ветер перемен в творческой стихии он всенародно объяснил просто и недвусмысленно: «Если в прошлое ты стрельнешь из револьвера, будущее на тебя выпалит из пушки».
А как с историками-то, они все так же ходят в зурначах?
Да. Но Расул обходится без зурначей, он стал воистину самодеятельным танцором — пляшет искрометную лезгинку в одиночку под собственный аккомпанемент на зурне, наглядно демонстрируя изобретательство на самостийной музыкально-литературной стезе. Такую же хитроумную ловкость, то есть магическую изменчивость Гамзатова в художественном перевоплощении проявил и в отношении других исторических личностей новой эпохи социализма — Сталина, Хрущева и Брежнева.
Да, случилась такая метаморфоза. Человек с зашореным взглядом не мог с высоты своего величия не стремиться продолжать «держать на плаву» своими старыми натренированными поэтическими средствами и литературным новаторством.
В 50-м году, когда культ личности достиг кульминации цветенья, поэт Гамзатов и сам так расцвел, что издал сборник стихов и поэм под претенциозным названием «Год моего рождения» — в этом панегирике, иначе не скажешь, на материале исторических событий, народных преданий и легенд в фантасмагорическом развитии сюжетной линии безымянные персонажи взаимодействуют с главным героем, имя которого Сталин! По его адресу и пел новоявленный панегирист дифирамбы за приезд в Дагестан и объявление им автономии Дагестану, назвав этот акт днем рождения Дагестана и за одно поэта Гамзатова (хотя факт остается фактом: мать Хандулай произвела его на свет через три года по происшествии этого самого исторического события). В нашей жизни, как говориться, всякое бывает. Бывает, конечно, и второе рождение.
«Имя вождя»
Имя — Сталин!
Оно повсюду вместе с нами,
Как наша песня,
Наше знамя.
В его ученье — свет чудесный,
В нем коммунизма торжество,
И нет на свете лучшей песни,
Чем доблестная жизнь его.
За этот панегирик, ставший бестселлером в период культа личности, он удостоен престижной Сталинской премии, что сделало его популярной личностью в литературном «королевстве», где он чувствовал себя как рыба в воде. С установлением реформаторской власти Хрущева, наш Лауреат Сталинской премии, то бишь панегирист тоталитарных нравов Гамзатов вопреки собственному утверждению нашел-таки рубеж тому имени и тем же писательским пером нанес «вождю народов на века», «великому вождю и учителю», «отцу народов» и «Великому Сталину» бесчестье, начисто выхолостив его образ из сюрреалистических произведений, но звание Сталинского лауреата, хоть и не громогласно, так и сохранил, благо повод нашелся: премию по воле Хрущева переименовали втихомолку в Государственную. А при переиздании одноименной поэмы в новом, доработанном, варианте собственное имя «Сталин», которым изобиловало это «эпохальное произведение» с легкой руки автора оказалось переименованным в нарицательное имя «нарком». Излюбленное слово «вождь» так же заменено тем же безобидным словом «нарком». Ведь, кроме Сталина, были в истории и другие наркомы. Зачем новому-молодому читателю знать, о каком наркоме речь? Шито-крыто.
Ах, да… И это после политико-технологического процесса в Москве по русифицированию авторско— аварского текста. Технология — это литературная обработка данного произведения со строгим соблюдением законов стихосложения с целью придания ему, обрабатываемому предмету уже названому выше, художественные свойства, которые необходимо получить обработчикам (читайте — переводчикам. В общем-то не имеет при этом значения, владеют ли они — Яков Козловский, Наум Гребнев, Семен Липкин, например, или другие, языком оригинала, в данном случае аварским). Обработка — это не обязательно развитие самого предмета, то-есть оригинала, а устранение «лишнего» (дефекта!) и присоединение «желаемого») единого содержания и идеологической выраженности). Интересные, человеческие, высокохудожественные, нравственно чистые — неважно. В технологии переводческого дела допустимо все, что ведет к достижению поставленной цели, запланированной технологами (автором, рецензентом, редактором, издателем. Правда жизни (а в наши окаянные дни тем более) сложна и горька.