Здесь внесу небольшую поправку. В. Огрызко чуть ошибся. Не у руля народного фронта оказался Адалло, а общественно-политического движения аваров «Джамаат», куда входил и народный фронт. А что касается вашего заявления о том, что «Никакие тысячи и даже сотни за Адалло не пошли», то в качестве ничего не смыслившего в политической ситуации в Дагестане существа выступаете вы, как никто другой. Вынужден напомнить вам о том, что создателем «Джамаата» и в дальнейшем (до проникновения в него тайных «посланцев» властей) единогласно избранным председателем был я. Не «тысячи и даже сотни», а сотни и сотни тысяч люди шли за нами. Многочисленные митинги на центральной площади Махачкалы, съезды, конференции и охваченные страхом «верхи» останутся в истории Дагестана навсегда.
Чтобы полнее раскрыть образ Адалло в начале 90-х, ставшего еще и редактором исламской газеты в Дагестане и позиционировавшего себя как борца за чистоту веры, нельзя не процитировать его стихотворение «мое имя» в переводе Г. Плисецкого, вошедшее в сборник стихов Адалло «Мой аул», изданный в советские годы:
Родня мне обычное имя дала:
как многих, назвали меня — Абдулла.
Лет десять прошло, и какой-то мудрец
мне имя мое объяснил, наконец:
«Раб божий, Аллаха слуга — Абдулла!»
Вот что это значит. Такие дела.
Я громко смеялся. Я жизни был рад.
Не знал я такого понятия — «раб».
Веселым казался мне мир и простым.
С годами, однако, восторг поостыл.
Я понял в течение этих годов:
полно в этом мире богов и рабов.
Нашел я того старика — знатока
по части арабского языка:
«Аллаху служить не желаю, старик.
Как там «справедливость»! Узнай-ка из книг!»
Я стал — Адалло. Но почти что у всех
в ауле моем это вызвало смех.
Ведь так же звучит и читается так
аварское слово: «блаженный», «чудак».
Благодарю вас за то, что привели стихотворение «Мое имя», чтобы, как вы пишите, полнее раскрыть мой образ. Да, меня просили редактировать газету «Путь Ислама» что я и делал с удовольствием, но позиционировать себя как борца за чистоту веры я считал для себя делом нескромным. А стихотворение «Мое имя» из-за казуса, допущенного Г. Плисецким в переводе, превратили в орудие для нападок на меня.
С особой ненавистью через газет орали на меня, как ни странно атеисты типа Абашилова и иже с ним. По тому же пути пошли и вы. Если я писал «Аллаху служить не желаю, старик… », то Духовное управление Дагестана никак не допустили бы меня к редактированию своей газеты. Могли даже подвергнуть анафеме.
Казус заключался вот в чем: Г. Плисецкий скорее всего, не верно понял смысл моей строки — «Господам (земным) служить не желаю… »
Написанная мною еще в 1953 году, т. е. 60 лет тому назад, это стихотворение опубликовано в моей книге избранных произведений, вышедшей всего год тому назад в дагестанском государственном книжном издательстве (страница 92). Оно вошло также в первый том (стр. 184), моих двенадцатитомных сочинений.
Ну как, вы еще не покраснели? Нет, конечно! для этого надо иметь совесть.
Во второй части своих «Мифов о поэте Адалло» вы, утверждаете, что Р. Гамзатов, человек не предавший своих идеалов. Позвольте не поверить вам. Он совсем не имел идеалов, кроме как, во-первых, выслужится перед всеми новоявленными вождиками и, во-вторых, не упустить возможности поиметь деньжат. Обыкновенный бизнесмен от литературы. Все это я беру не с потолка, а исхожу из конкретных фактов. Надо же кому-то когда-нибудь «сойти с ума», чтобы вызволить из неволи правду о черных ходах в святая святых — литературу. Одним из главных черных ходов я считаю так называемые подстрочные переводы, которые очень часто не соответствуют оригиналам. Авторы тутпросто мошенничают. Мне неудобно, но придется говорить еще об одном черном ходе. Это изделия кубачинских, унцукульских, гоцатлинских мастеров, табасаранские ковры, коньячные ящики, андийские бурки, кинжалы, рога и прочая утварь…
Все это привело к упадку не только нашу литературу, но и всю культуру. Даже бытие горца встроилось в русло страстей партии и ее литературных холуев. Холуйство стало нормой жизни. Молодые шли за старшими. К сожалению, в какой-то отрезок времени юношества и я не видел иного выхода из тех угнетающих душу обстоятельств, кроме как принять установившиеся правила игры. К счастью, игрок из меня не вышел. Я оказался совсем тупым и неповоротливым. Заметив проникшего в свои ряды чужака, Система тут же оттолкнула меня до самого архангельского лесоповала, где мерз до самой смерти Сталина. Не на это ли вы намекаете в своих «Мифах», когда пишите о том, что государство и Россия «простого аульского паренька, да еще с судимостью, выучила сначала в Махачкалинском педагогическом, а потом в московском Литературном институте»?