— Быть может, он хотел постращать их строгостью. Меня убедило в этом то обстоятельство, что и священнику Мюндеру, просившему помилование двенадцати преступникам, тоже отказано…
Секретарь, к которому обращался Ваферней, быстро вскочил с своего места.
— О! Уж этому я не поверю. Губернатор так добр и, казалось мне, так тронут был участью осужденных, что…
— Ну, в таком случае прочтите сами, Артур, — возразил Ваферней.
Артур взял просьбу и прочел роковой отказ.
— Право, — сказал он, — я не верю своим глазам. Я снова доложу об этой просьбе генералу. Давно ли его превосходительство помечал эти бумаги?
— Кажется, третьего дня, — отвечал Ваферней.
— Третьего дня, — повторил Рихард тихим голосом, — значит утром в тот день, когда явился сюда и с такой таинственной поспешностью исчез барон Орденер.
— Смотрите! — с живостью вскричал Ваферней, прежде чем Артур успел вымолвить слово, — trubuatur стоит и на шутовском прошении Бенигнуса Спиагудри!..
Рихард расхохотался.
— Это не старый ли смотритель за трупами, тоже исчезнувший странным образом?
— Он самый, — ответил Артур, — в его мертвецкой нашли страшно обезображенный труп, и уже отдан приказ преследовать его как святотатца. Но помощник его, низенький лапландец, который остался один в Спладгесте, полагает вместе с народом, что этого колдуна утащил сам дьявол.
— Вот, — сказал Ваферней, смеясь, — субъект, который оставил по себе добрую славу!
При этих словах вошел в комнату четвертый секретарь.
— Добро пожаловать, Густав, вы порядком запоздали сегодня. Уж не женились ли вы вчера чего доброго?
— О, нет! — перебил Ваферней. — Он выбрал самую дальнюю дорогу, чтобы показаться в своем новом плаще под окнами прелестной Розали.
— Ваферней, — сказал вновь прибывший, — мне хотелось бы, чтобы вы были правы. Но причина моего замедление совсем не так приятна, и я сомневаюсь, чтобы мой новый плащ произвел впечатление на субъектов, которых я только что посетил.
— Откуда же вы явились? — спросил Артур.
— Из Спладгеста.
— Вот странно, — вскричал Ваферней, выронив перо, — мы только что о нем говорили. Но если можно говорить о нем для препровождение времени, я не понимаю как можно входить туда.
— А еще более там оставаться, — подхватил Рихард, — но, любезный Густав, что вы там видели?
— Э, — сказал Густав, — смотреть то вы не хотите, а послушать так вам интересно. Ну, вы пожалели бы, если бы я отказался описать вам ужасы, при виде которых вы содрогнулись бы.
Все тотчас же обступили Густава, который заставил себя просить, не смотря на то, что внутренно ему самому хотелось поскорее рассказать то, что он видел.
— Ну, Ваферней, вы можете передать мой рассказ вашей юной сретрице, которая до страсти любит ужасные происшествия. Я внесен был в Спладгест толпой, стремившейся туда со всех сторон. Туда только что принесли трупы трех солдат Мункгольмского гарнизона и двух полицейских, найденных вчера в четырех лье отсюда в ущельях на дне Каскадтиморской пропасти. В толпе зрителей уверяли, что эти несчастные составляли отряд, посланный три дня тому назад по направлению к Сконгену в поиски за беглым смотрителем Спладгеста. Если это так, непонятно каким образом погибло столько вооруженных людей. Увечье тел по-видимому доказывает, что они сброшены были с высоты скал. Просто волосы дыбом становятся.
— Неужто! И вы их видели, Густав? — с живостью спросил Ваферней.
— Они по сейчас мерещатся мне.
— Кого же подозревают в этом преступлении?
— Некоторые думают, что тут причастна банда рудокопов, уверяют даже, что слышали вчера в горах звук рожка, на который они собираются.
— Вот оно что, — заметил Артур.
— Да; но какой то старый крестьянин опроверг эту догадку, указав, что в стороне Каскадтиморы нет ни шахт, ни рудокопов.
— Так кто же?
— Неизвестно; если бы тела не были целы, можно было бы подумать на диких зверей, так как на членах остались длинные и глубокие ссадины. Такие же ссадины находятся и на трупе старика с седой бородой, принесенного в Спладгест третьего дня утром, после той страшной бури, которая помешала вам, любезный Леандр Ваферней посетить на том берегу залива вашу Геро Ларсинского холма.
— Да, да, Густав, — сказал Ваферней, смеясь, — но про какого старика повели вы речь?
— По высокому росту, длинной седой бороде, по четкам, которые были крепко сжаты в его окаменелых пальцах, хотя он был найден буквально ограбленным донага, в нем узнали, говорят, известного окрестного отшельника, кажется Линрасского. Очевидно, что и этот бедняга был тоже убит… но с какой целью? Теперь не режут за религиозные убеждение, а у этого старого отшельника только и было, что шерстяной плащ, да любовь народа.