— Если этот исландский разбойник действительно находится в Арбарских развалинах, — продолжал один из собеседников, который держал свою лошадь в почтительном отдалении от другого, — это будет уже большой успех, так как вся трудность состоит именно в том, чтобы встретить это неуловимое существо.
— Вы думаете, Мусдемон? А если он не примет нашего предложения?..
— Невозможно, ваше сиятельство! Какой разбойник откажется от золота и безнаказанности?
— Но ведь вам известно, что этот разбойник не заурядный злодей. Его нельзя мерить на свой аршин; если он откажется, каким образом выполните вы обещание, данное вами за прошлую ночь трем предводителям мятежников?
— Ну, ваше сиятельство, в таком случае, хотя я считаю его невозможным, если только нам посчастливится разыскать этого человека; разве вы забыли, что ложный Ган Исландец ждет меня через два дня в условленный час, в месте, назначенном для свидание трем предводителям, в Синей Звезде, долине, расположенной вблизи Арбарских развалин?
— Вы правы, всегда правы, любезный Мусдемон, — заметил граф, и оба погрузились в молчаливое раздумье.
Мусдемон, которому выгодно было поддерживать хорошее расположение духа своего патрона, чтобы развлечь его, спросил проводника.
— Послушай, молодец, что это за полуразрушенный каменный крест возвышается там, позади молодых дубков?
Проводник, субъект с тупым взором и глуповатым лицом, обернулся и ответил, качая головой:
— О! Сударь, это самая древняя виселица Норвегии. Святой король Олаф воздвиг ее для судьи, заключившего договор с разбойником.
Мусдемон приметил на физиономии своего патрона выражение совсем противное тому, которое он надеялся вызвать ответом проводника:
— Это очень занятная история, — продолжал тот, — которую я слышал от бабушки Озии: разбойник сам должен был повесить судью…
Наивный проводник совсем не замечал, что история, которою он хотел позабавить путешественников, была для них почти оскорблением. Мусдемон перебил его.
— Да, да, — сказал он, — нам известна эта история.
— Наглец! — пробормотал граф. — Ему известна эта история! Ну, Мусдемон, дорого же ты мне поплатишься за свою наглость.
— Что вы изволили сказать, ваше сиятельство? — спросил Мусдемон с раболепным видом.
— Я размышлял, каким бы образом добиться для вас ордена Даннеброга. Свадьба моей дочери Ульрики с бароном Орденером представит тому удобный случай.
Мусдемон рассыпался в изъявлениях благодарности.
— Кстати, — продолжал граф, — потолкуем о моих делах. Как вы думаете, приказ о временной отлучке получен уже мекленбуржцем?
Читатель, быть может, помнит, что граф имел привычку называть так генерала Левина Кнуда, который действительно был родом из Мекленбурга.
— Поговорим о твоих делах! — подумал оскорбленный Мусдемон. — Как будто мои дела не наши дела… Ваше сиятельство, — отвечал он вслух, — я полагаю, что гонец вице-короля должно быть теперь уже в Дронтгейме, так что генерал Левин вскоре отправится…
Граф продолжал взволнованным голосом:
— Это отозвание, любезный Мусдемон, одна из ваших мастерских выдумок; это одна из ваших великолепно задуманных и искусно выполненных интриг.
— Честь за нее принадлежит столько же вашей милости, сколько и мне, — возразил Мусдемон, старавшийся, как мы уже заметили, вмешивать графа во все проделки.
Патрон отлично знал тайную мысль своего клеврета, но не подал вида и улыбнулся:
— Вы всегда скромничаете, любезный Мусдемон; но я не забуду ваших бесценных услуг. Присутствие Эльфегии и отъезд мекленбуржца обеспечивают мое торжество в Дронтгейме. Теперь я управляю округом и если Ган Исландец примет мое предложение и станет во главе мятежников, король припишет мне всю славу за усмирение бунта и поимку страшного разбойника.
Они разговаривали вполголоса, как вдруг проводник обернулся.
— Вот, господа, — сказал он, — посмотрите, налево от нас пригорок, на котором Биорд Справедливый велел обезглавить перед своим войском Веллона Двуязычного, изменника, который, удалив верных защитников короля, призвал неприятелей в лагерь, чтобы показать, что он один спас жизнь Биорда…
Все эти древние норвежские предания совсем не нравились Мусдемону, и он поспешно перебил проводника:
— Да, да, мой милый, не болтай и продолжай путь, не оборачиваясь. Какое нам дело, что развалины и высохшие деревья напоминают тебе глупые предания? Своими бабьими сказками ты досаждаешь моему господину.