— Мои выгоды? — повторило чудовище. — Уж не пришел ли ты сообщить мне, что можно отравить какой-нибудь источник, сжечь какую-нибудь деревню или перерезать горло какому-нибудь мункгольмскому стрелку?..
— Может быть. Выслушай меня. Норвежские рудокопы взбунтовались, а тебе известно, какими бедствиями сопровождается каждое возмущение…
— Да, убийством, насилием, святотатством, пожаром, грабежом.
— Все это я предлагаю тебе.
Малорослый расхохотался.
— Нуждаюсь я в твоем предложении!
Свирепая насмешка, звучавшая в этих словах, заставила снова содрогнуться незнакомца. Однако он продолжал:
— От имени рудокопов я предлагаю тебе стать во главе возмущения.
Одну минуту малорослый хранил молчание. Вдруг на мрачной физиономии его появилось выражение адской злобы.
— Так ты от их имени предлагаешь мне? — спросил он.
Этот вопрос, по-видимому, смутил вновь прибывшего; но он успокоился, будучи уверен, что остался неузнанным своим страшным собеседником.
— Для чего же взбунтовались рудокопы? — спросил последний.
— Чтобы освободиться от тягости королевской опеки.
— Только для того? — спросил малорослый тем же насмешливым тоном.
— Они хотят также освободить мункгольмского узника.
— Так это единственная цель восстания? — повторил малорослый тем же тоном, приводившим в смущение незнакомца.
— Я не знаю другой, — пробормотал он.
— А! Ты не знаешь другой!
Эти слова произнесены были тем же ироническим тоном. Незнакомец, чтобы скрыть смущение, вызванное ими, поспешно вытащил из под плаща тяжелый кошелек, который кинул к ногам чудовища.
— Вот плата за твое предводительство.
Малорослый оттолкнул кошель ногою.
— Не надо. Неужто ты думаешь, что если бы мне понадобилось твое золото или кровь, я стал бы дожидаться твоего позволения.
Незнакомец отступил с жестом удивление и почти ужаса.
— Этот подарок королевские рудокопы поручили мне передать тебе…
— Не надо, еще раз говорю тебе. На что мне золото? Люди охотно продают свою душу, но никогда — жизнь. Ее надо брать силою.
— Так я передам предводителям рудокопов, что грозный Ган Исландец не хочет принять начальство над ними?…
— Не приму.
Эти слова, произнесенные отрывистым тоном, по-видимому, неприятно поразили мнимого посланца возмутившихся рудокопов.
— Так не примешь? — спросил он.
— Нет! — ответил малорослый.
— Ты отказываешься принять участие в мятеже, который принесет тебе столько выгод!
— Я предпочитаю один грабить фермы, опустошать деревни, убивать крестьян и солдат.
— Но подумай, что, приняв предложение рудокопов, ты можешь быть уверен в своей безнаказанности.
— Что же, все именем рудокопов обещаешь ты мне безнаказанность? — спросил смеясь малорослый.
— Не скрою от тебя, — отвечал незнакомец с таинственным видом, — что обещаю это от имени могущественного лица, заинтересованного в восстании.
— Да само это могущественное лицо, уверено ли оно, что его не вздернут на виселицу?
— Если бы ты знал его, ты не стал бы так недоверчиво качать головой.
— А! В самом деле! Кто же это такой?
— Я не имею права открыть его имя.
Малорослый приблизился и хлопнул по плечу незнакомца все с тем же сардоническим смехом.
— Хочешь, я назову тебе его?
Движение испуга и уязвленной гордости вырвалось у человека в плаще. Он не ожидал такого грубого вызова и дикой фамильярности чудовища.
— Ты смешон, — продолжал малорослый, — не подозревая, что я знаю все. Это могущественное лицо — великий канцлер Дании и Норвегии, а великий канцлер Дании и Норвегии — ты.
В самом деле, это был граф Алефельд. Прибыв к Арбарским развалинам, на пути к которым мы оставили его с Мусдемоном, он захотел сам лично склонить на свою сторону разбойника, совсем не подозревая, что тот его знал и ждал. Никогда в последствии граф Алефельд, при всем своем лукавстве и могуществе, не мог открыть, каким образом Ган Исландец приобрел эти сведения. Была ли тут измена Мусдемона? Положим, что именно Мусдемон внушал благородному графу мысль лично повидаться с разбойником; но какую выгоду мог он извлечь из такого вероломства? Не нашел ли сам разбойник у какой-нибудь из своих жертв бумаги, относящиеся к предприятию, задуманному великим канцлером? Но кроме Мусдемона, Фредерик Алефельд был единственное живое существо, которому известны были планы канцлера, и, при всей его легкомысленности, он не был на столько безумен, чтобы выдать подобную тайну. К тому же он находился в Мункгольмском гарнизоне, по крайней мере так думал великий канцлер. Тот, кто прочтет до конца описываемую сцену, хотя подобно графу Алефельду не решит этой проблемы, тем не менее убедится насколько достоверно было последнее предположение.