— Кто же это такой? — спросил капитан.
— Знаменитый Ган Исландец!
— Брр! Побьюсь об заклад, что этот грозный полководец не съумеет зарядить мушкет в четыре приема!
Рандмер расхохотался.
— Смейтесь, смейтесь, — продолжал капитан, — действительно будет очень весело, когда наши добрые сабли скрестятся с грубыми заступами и славные копья с навозными вилами! Нечего сказать, достойные противники! Мой храбрый Драк не стал бы даже кусать их за ноги!..
Капитан продолжал энергически изливать свою досаду, как вдруг речь его прервана была появлением офицера, подбежавшего к ним запыхавшись.
— Капитан Лори! Милейший Рандмер.
— Что такое? — разом спросили оба.
— Друзья мои… я леденею от ужаса… Алефельд! Поручик Алефельд! Сын великого канцлера! Знаете, любезный барон Рандмер, этот Фредерик… этот элегантный щеголь!..
— Да, чересчур элегантный, — ответил барон. — Однако на последнем балу в Шарлоттенбурге я перещеголял его костюмом… Но что с ним случилось?
— Знаю, о ком вы говорите, — сказал в то же время капитан Лори, — Фредерик Алефельд, поручик третьей роты с синими лацканами. Он порядком неглежировал службой.
— На него не станут теперь жаловаться, капитан Лори.
— Это почему? — спросил Рандмер.
— Он в Вальстромском гарнизоне, — равнодушно заметил старый капитан.
— Именно. Полковник только-что получил известие… бедный Фредерик!
— Но что с ним случилось? Капитан Боллар, вы пугаете меня.
Старый Лори продолжал:
— Брр! Наш щеголь по обыкновению не поспел на перекличку; капитан посадил под арест канцлерского сынка, — вот и все несчастие, которое так подействовало на капитана Боллара.
Боллар хлопнул его по плечу.
— Капитан Лори, поручик Алефельд съеден заживо.
Капитаны значительно переглянулись, а Рандмер, сначала удивленный, вдруг расхохотался.
— Э! Капитан Боллар, у вас всегда найдется какая-нибудь скверная шутка. Но предупреждаю вас, меня вы не проведете.
Скрестив руки, поручик дал полную волю своей веселости, клянясь, что его больше всего забавляет легковерие, с которым Лори принимает вздорные выдумки Боллара.
— Выдумка действительно забавная, — говорил он, — одна мысль, что Фредерик, так заботившийся о своей коже, съеден живым, в состоянии уморить со смеху.
— Полно дурачиться, Рандмер, — сердито сказал Боллар, — говорю вам, Алефельд умер, я слышал это от самого полковника.
— О! Да он отлично играет свою роль! — продолжал барон, не переставая смеяться. — Шутник!
Боллар пожал плечами и обратился к старому Лори, который хладнокровно просил его рассказать подробности.
— В самом деле, любезный капитан Боллар, — подметил неистощимый весельчак, — расскажите же нам, кем это съеден наш молодчик. Достался ли он на завтрак волку, или на обед буйволу, или на ужин медведю?
— Полковник, — сказал Боллар, — только что получил в дороге депешу, которая сперва извещает, что Вальстромский гарнизон отступает к нам, теснимый значительным отрядом мятежников…
Старый Лори нахмурился.
— А затем, — продолжал Боллар, — что поручик Фредерик Алефельд, отправившись три дня тому назад на охоту в горы к Арбарским развалинам, встретился с чудовищем, которое утащило его в свою пещеру и пожрало.
Веселость поручика Рандмера удвоилась.
— О! о! С каким легковерием добрый Лори верит детским сказкам! Превосходно! Храните вашу серьезность, милый Боллар; вы удивительно забавны! Однако, вы не сказали нам, какое чудовище, какой леший или вампир утащил нашего поручика и пожрал его как шестидневного козленка.
— Я говорю не вам, — пробормотал с досадою Боллар, — а Лори, который не дурачится как вы. Любезный Лори, чудовище, упившееся кровью Фредерика, Ган Исландец.
— Предводитель разбойников! — вскричал старый офицер.
— Ну вот, мой храбрый Лори, — подхватил со смехом Рандмер, — надо ли уметь заряжать мушкет, когда так ловко работаешь челюстями.
— Барон Рандмер, — сказал Боллар, — вы ужасно походите на Алефельда. Берегитесь, чтобы вас не постигла та же участь.
— Ей Богу, мне больше всего нравится невозмутимая серьезность капитана Боллара, — вскричал молодой человек.
— А меня, — возразил тот, — больше всего пугает неистощимая веселость поручика Рандмера.
В эту минуту толпа офицеров, с живостью о чем-то разговаривавших, подошла к нашим собеседникам.
— Ах, черт возьми! — вскричал Рандмер. — Надо позабавить их выдумкой Боллара. Знаете ли, господа, — продолжал он, идя к ним навстречу, — несчастный Фредерик Алефельд съеден заживо извергом Ганом Исландцем.
Сказав это, он не мог удержаться от смеха, который к его удивлению встречен был почти негодующими криками:
— Как! Вы смеетесь! Я не ожидал, чтобы Рандмер стал сообщать таким тоном подобную новость. Смеяться над несчастием товарища!
— Как? — с смущением спросил Рандмер. — Неужели это правда?
— Да вы сами же говорите! — кричали ему со всех сторон. — Разве вы уже не верите своим слова?
— Но я полагал, что это выдумка Боллара…
— Выдумка была бы самая непозволительная, — вмешался старый офицер, — но к несчастию, известие это вполне достоверно. Наш полковник, барон Ветгайн, только что получил эту роковую весть.
— Страшное происшествие! Какой ужас! — послышались голоса в толпе.
— Нам придется драться с волками и медведями в образе человеческом, — заметил кто-то.
— На нас посыпятся выстрелы неведомо откуда, — сказал другой, — нас перестреляют по одиночке как старых фазанов в птичнике.
— Невольно содрогнешься, подумав о смерти Алефельда, — вскричал Боллар торжественным тоном, — наш полк несчастлив. Смерть Диспольсена, гибель бедных солдат в Каскадтиморе, страшная участь Алефельда, — вот три трагических происшествие в короткий промежуток времени.
Молодой барон Рандмер вышел наконец из своей молчаливой задумчивости.
— Просто не веришь своим ушам! — вскричал он. — Фредерик, этот ловкий танцор!
После этого глубокомысленного изречение, он снова замолчал, между тем как капитан Лори, искренно соболезнуя смерти молодого поручика, заметил второму стрелку, Торику Бельфасту, что медь на его перевязи не так ярко блестит как прежде.
XXXI
При заходе солнца вид сжатой оголенной нивы наводит на душу какую-то зловещую грусть, когда идешь одиноко, шурша ногами в стеблях высохшей соломы, прислушиваясь к монотонному треску кузнечика и следя, как огромные бесформенные облака медленно ложатся на горизонте, подобно призрачным трупам.
Такое ощущение испытывал Орденер вечером, после неудачной встречи своей с исландским разбойником. Изумленный на минуту его поспешным бегством он намеревался сперва броситься за ним в погоню, но заблудившись в кустарнике, потерял целый день, бродя по диким необработанным полям, не встречая следа человеческого. К вечеру он очутился в обширной степи, окаймленной со всех сторон небосклоном и не представлявшей никакого убежища юному путнику, истомленному усталостями и голодом.
Страдание телесные усилились и душевными муками. Предприятие его не увенчалось успехом. У него не осталось даже обманчивой надежды, заставлявшей его преследовать разбойника; тысячи печальных мыслей, о которых вчера не было и помину, зароились теперь в его утомленном мозгу.
Что теперь делать? Как вернуться к Шумахеру, не принося с собой спасение Этели? Какие страшные бедствие мог отклонить он, разыскав роковой ящик? А брак его с Ульрикой Алефельд! Ах! Если бы по крайней мере удалось ему вырвать свою Этель из тюрьмы, если бы мог он бежать с ней и скрыть свое блаженство где-нибудь на краю света!..
Завернувшись в плащ, Орденер лег на землю — небо было мрачно; грозная молния по временам прорывалась сквозь тучи, как сквозь траурное покрывало, и быстро потухала. Холодный ветер бушевал на равнине. Молодой человек почти не обращал внимание на эти признаки приближающейся бури; если бы и мог он где-нибудь укрыться от непогоды и отдохнуть от усталости, нигде не скрылся бы он от своего несчастия и тревожных мыслей, не дававших ему покоя.