Наконец, молодая девушка подняла голову, склоненную до сих пор на трепещущей груди юноши.
— Орденер, — сказала она, — я пришла спасти тебя.
Однако эти отрадные слова звучали тоской и отчаянием.
Орденер улыбаясь покачал головой.
— Спасти меня, Этель! Ты заблуждаешься. Бегство немыслимо.
— Увы, я слишком хорошо это знаю. Этот замок полон солдат, каждую дверь, ведущую сюда, охраняют тюремщики и неусыпная стража. Но я принесла тебе другое средство к спасению, — добавила она с усилием.
— Полно, зачем тешить себя несбыточными надеждами? Не обманывай себя химерами, Этель, через несколько часов удар топора безжалостно разобьет их…
— Нет, Орденер, ты не умрешь! О! Не напоминай мне об этой страшной мысли, или нет! Представь мне ее во всем ужасе, чтобы подкрепить мое намерение спасти тебя, пожертвовав собой.
В голосе молодой девушки звучало какое-то странное выражение. Орденер нежно взглянул на нее.
— Пожертвовав собой! Что ты хочешь этим сказать?
Закрыв лицо руками, она зарыдала, прошептав прерывающимся голосом:
— Боже мой!..
Ее нерешимость была непродолжительна; она собралась с духом, глаза ее блестели, уста улыбались. Она была прекрасна как ангел, который возвращается из ада на небо.
— Нет, Орденер, ты не взойдешь на эшафот. Что бы спастись, тебе достаточно дать слово жениться на Ульрике Алефельд…
— На Ульрике Алефельд! И это имя слышу я от моей Этели!
— Не перебивай меня, — продолжала она с спокойствием мученика при последних истязаниях, — меня послала сюда графиня Алефельд. Тебе обещают королевское помилование, если ты согласишься принять руку дочери великого канцлера. Я пришла взять с тебя клятву, что ты женишься и будешь жить с Ульрикой. Меня послали сюда, думая, что я в состоянии убедить тебя.
— Прощай, Этель, — холодно промолвил осужденный, — когда выйдешь из этой тюрьмы, вели звать палача.
Этель поднялась и минуту смотрела на Орденера, бледная и трепещущая. Колени ее подогнулись, она упала на каменный пол, всплеснув руками.
— Что я сделала ему? — прошептала она задыхающимся голосом.
Орденер молчал, потупив глаза в землю.
— Орденер, — вскричала она, на коленях припав к нему, — что ты не отвечаешь мне? Ты не хочешь со мной говорить?.. Мне остается лишь умереть!
Слезы навернулись на глазах Орденера.
— Этель, ты не любишь меня более.
— Боже мой, — простонала несчастная девушка, обнимая его колени, — я не люблю его! Ты говоришь, что я не люблю тебя, Орденер! Ты мог это вымолвить!
— Да, ты не любишь меня, так как выражаешь свое презрение.
Он раскаялся в своих жестоких словах, когда Этель, обвив его шею руками, заговорила голосом, прерывающимся от рыданий.
— Прости меня, дорогой мой Орденер, прости меня, как я тебя прощаю. Мне презирать тебя!.. Великий Боже!.. Тебя, в котором заключается вся моя жизнь, моя слава, мое блаженство?.. Скажи, разве когда-нибудь слова мои звучали чем-нибудь иным, кроме глубокой любви, пылкого обожания?.. Ты жестоко обходишься со мной, когда я пришла спасти тебя ценой своей собственной жизни.
— Но, дорогая моя, — отвечал молодой человек, растроганный слезами Этели, которые осушал своими поцелуями, — разве ты уважаешь меня, предлагая мне покинуть Этель, сделаться клятвопреступником, пожертвовать своей любовью для того, чтобы сохранить себе жизнь. Подумай, Этель, — добавил он, пристально смотря на нее, — могу ли я пожертвовать любовью, за которую пролью сегодня свою кровь?
Этель глубоко и тяжело вздохнула.
— Выслушай меня, Орденер, и не осуждай так поспешно. Быть может я выказала более твердости, на какую вообще способна слабая женщина… Из башни виден на крепостной площади эшафот, который воздвигают для тебя. Ах, Орденер, ты не знаешь какое мучительное чувство теснит грудь при виде медленно готовящейся смерти того, кто унесет с собою нашу жизнь! Графиня Алефельд, возле которой сидела я, слушая, как произносили над тобой смертный приговор, пришла ко мне в темницу. Спросив, хочу ли я спасти тебя, она указала на это ненавистное средство. Дорогой Орденер, мне предстояло или разбить свою жизнь, отказавшись от тебя, потеряв тебя навсегда, уступив другой Орденера, в котором заключается все мое счастие, или отдать тебя на казнь. Мне предоставили на выбор мое несчастие и твою гибель: я не колебалась ни минуты.
Орденер восторженно поцеловал руку этого ангела.
— И я не колеблюсь, Этель. Ты наверно не предлагала бы сохранить свою жизнь, женившись на Ульрике Алефельд, если бы знала, что привело меня к смерти.
— Как! Что за тайна?..
— Позволь мне, дорогая моя, сохранить ее и от тебя. Я хочу умереть, оставив тебя в неведении — благословлять или ненавидеть должна ты память обо мне.
— Ты хочешь смерти! Ты ждешь смерти! Боже мой!.. И это горькая действительность… эшафот почти готов, ничто не в силах спасти моего Орденера! Послушай, дорогой мой, посмотри на твою преданную рабыню; обещай выслушать меня без гнева. Скажи мне, твоей Этели, как говорил бы перед Богом, уверен ли ты, что союз с Ульрикой Алефельд не принесет тебе счастия?.. Точно ли ты уверен в этом, Орденер?.. Быть может, даже наверно, она прекрасна, скромна, добродетельна, лучше той, за которую ты умираешь… Не отворачивай своего лица, дорогой мой; ты так благороден, так еще молод, чтобы сложить свою голову на плахе! Живя с ней в каком-нибудь пышном городе, ты забудешь об этой печальной темнице, забудешь обо мне. Я согласна, чтобы ты изгнал меня из своего сердца, даже из памяти, на все согласна. Только живи, оставь меня здесь одну, мне суждено умереть. Поверь мне, когда я узнаю, что ты в объятиях другой, тогда не будет тебе нужды беспокоиться обо мне; я недолго буду страдать.
Она замолчала, рыдание душили ей горло. Между тем ее отчаянные взоры умоляли Орденера принять жертву, от которой зависела ее жизнь.
— Довольно, Этель, — сказал Орденер, — я не хочу чтобы в эту минуту ты произносила другие имена, кроме моего и твоего.
— И так, ты хочешь умереть!..
— Так нужно. За тебя я с радостью пойду на эшафот, с ужасом и отвращением поведу другую женщину к алтарю. Ни слова более, ты огорчаешь и оскорбляешь меня.
Этель рыдала, шепча:
— Он умрет!.. Боже мой!.. Умрет позорной смертью!
Осужденный возразил, улыбаясь:
— Поверь, Этель, моя смерть не так позорна, как жизнь, которую ты мне предлагаешь.
В эту минуту взгляд его, прикованный к плачущей Этели, приметил старца в священнической одежде, который держался в тени у входной двери.
— Что вам угодно? — с досадой спросил Орденер.
— Сын мой, я пришел с посланной от графини Алефельд. Вы не приметили меня и я ждал, пока вы обратите на меня внимание.
Действительно, Орденер не видал ничего, кроме Этели, а Этель, увидев Орденера, забыла о своем спутнике.
— Я служитель церкви, назначенный… — начал старик.
— Понимаю, — прервал его Орденер, — я готов.
Священник приблизился к нему.
— Создатель готов выслушать тебя, сын мой.
— Святой отец, — сказал Орденер, — ваше лицо мне знакомо. Мы уже где-то встречались.
Священник поклонился.
— Я тоже узнаю тебя, сын мой. Мы виделись в башне Виглы. В тот день мы оба дали пример, как мало веры заслуживают слова человеческие. Ты обещал мне помилование двенадцати преступникам, а я не поверил твоему обещанию, не предполагая, что со мной говорит сын вице-короля; ты, сын мой, надеясь на свою власть и свой сан, дал мне это обещание, а между тем…
Орденер докончил мысль, которую не осмелился выразить Афанасий Мюндер:
— Я даже себе не могу исходатайствовать прощение. Вы правы, отец мой. Я слишком мало думал о будущем, и оно покарало меня, дав мне почувствовать превосходство своего могущества.
Священник потупил голову.
— Бог всемогущ, — промолвил он.
Потом с состраданием взглянув на Орденера, прибавил: