Он рассказал ей о своем детстве, о Мике.
Иногда они вместе смотрели на один и тот же освещенный предмет, прежде чем начать очередной разговор, и почти всегда в комнате был лишь один источник света. А освещенный предмет менялся ежедневно.
Сегодня они начали разговор при единственном ярком световом пятне в комнате – это было отражение луча света от чайной чашки, но по мере течения беседы доктор Лектер как будто ощутил, что они проникли в некую еще не исследованную ими галерею во дворце ее памяти. Может быть, он просто услышал, как по другую сторону стены дерутся тролли. Он переставил чашку, заменив ее серебряной пряжкой от ремня.
– Это пряжка моего отца, – сказала Старлинг. И сложила руки, прижав их к груди, как ребенок.
– Да, – ответил доктор Лектер. – Клэрис, не хотите поговорить с отцом? Ваш отец здесь. Хотите с ним поговорить?
– Отец здесь! Конечно, хочу!
Доктор Лектер кладет руки на голову Старлинг, ладони над ее висками – это даст ей возможность видеть своего отца столько, сколько ей захочется. Он смотрит ей в глаза, глубоко-глубоко…
– Я понимаю, вам хотелось бы поговорить наедине. Я сейчас уйду. А вы смотрите на пряжку – и через несколько минут услышите, как он постучится в дверь. Понятно?
– Ага! Вот здорово!
– Вот и отлично. Вам только придется несколько минут подождать.
Еле ощутимый угол тонкой иглы – Старлинг даже не посмотрела вниз – и доктор Лектер покинул комнату.
Она смотрела на пряжку до тех пор, пока не услышала стук, два четких удара, и в дверях появился ее отец, такой, каким она его помнила, высокий, со шляпой в руке, волосы приглажены мокрой рукой, таким он всегда являлся к ужину.
– Привет, дочка! Когда в этом доме обычно кормят?
Он не обнимал ее уже двадцать пять лет, с самой своей смерти, но когда он прижал ее к себе, она почувствовала знакомые жесткие кнопочные застежки его рубашки – ощущение было тем же самым, что тогда, и пахло от него тем же дешевым мылом и табаком, и она всем телом ощутила, как бьется его огромное сердце.
– Эй, дочка! Ты что, упала? – Это было точно так же, как тогда, когда он поднимал ее с земли во дворе после того, как она на спор пыталась оседлать здоровенную козу. «Ты здорово держалась, пока она вдруг не взбрыкнула задом, – говорил он ей тогда. – Пойдем-ка на кухню, поглядим, что у нас там есть».
Две вещи на столе в кухне, в доме ее детства. Целлофановый пакет пирожных «Сноу-Боллз» и пакет апельсинов.
Отец открыл свой ножик фирмы «Барлоу» с отломанным кончиком лезвия и очистил два апельсина. Кожура тонкими завитками падала на клеенку. Они сидели на кухонных стульях с решетчатыми спинками, и он делил апельсины на части – сам съест несколько долек, потом даст несколько долек Старлинг. Она выплевывала косточки на ладонь, а потом складывала в подол на коленях. На стуле он выглядел еще более высоким, как Джон Бригем.
Отец всегда жевал одной стороной рта, к тому же на один резец у него была надета коронка белого металла – такое было в моде у армейских дантистов в сороковые годы. Когда он смеялся, коронка поблескивала во рту. Они съели два апельсина и по одному «Сноу-Боллз» каждый, обменявшись при этом несколькими ядовитыми шуточками. Старлинг теперь успела подзабыть это чудесное ощущение во рту от твердой корочки глазировочного сахара под кокосовой крошкой… Потом кухня исчезла; они снова разговаривали как двое взрослых.
– Как у тебя дела, дочка? – Это был очень серьезный вопрос.
– На службе меня сейчас здорово достали.
– Я знаю. Все эти гады судейские, милая. Жуткие сволочи, хуже не бывает. Ты же никогда не стреляла без крайней нужды…
– Да, я тоже так считаю. Но там есть и другое…
– И ты ничего не скрывала и не лгала.
– Никогда.
– И ты спасла ребенка.
– Да, он ничуть не пострадал.
– Я очень тобой горжусь.
– Спасибо.
– Ну, ладно, мне пора. Еще увидимся.
– Остаться не можешь?
Он положил ей ладонь на голову:
– Нельзя нам оставаться, дочка. Никто не может оставаться там, где хочет.
Он поцеловал ее в лоб и вышел из комнаты. Она видела пулевое отверстие в его шляпе, когда он помахал ей на прощанье рукой, возвышаясь в дверях.
ГЛАВА 95
Клэрис Старлинг любила отца точно так же, как все мы любим своих родителей, и была в любой момент готова вступить в драку, если бы кому-то вздумалось чернить его память. И все же в разговоре с доктором Лектером – под влиянием мощной дозы снотворного и глубокого гипноза – вот что она сообщила:
– Я тогда просто взбесилась, правда-правда. Я что хочу сказать – как же это так случилось, что он оказался возле этой проклятой аптеки, глубокой ночью и пошел против этих двоих подонков, которые его убили… А у него еще заклинило затвор его старого дробовика – и они убили его. Гнусные ничтожества – и убили его. Он сам не знал, что делает. Так за всю жизнь ничему и не научился…
Если б это сказал кто-нибудь другой, она дала бы ему пощечину.
Монстр чуть подвинулся в своем кресле, на какой-то микрон. Ага, вот мы наконец и добрались до сути дела! А то все эти школьные воспоминания уже начали надоедать…
Старлинг попыталась поболтать ногами под стулом, как это делают дети, но у нее ничего не вышло – ноги были слишком длинные.
– Понимаете, у него была такая служба, он ездил и делал то, что ему велели, катался по округе с этими проклятыми табельными часами, а потом его убили. А мама все пыталась отмыть кровь с его шляпы, чтобы его в ней похоронили… И кто после этого каждый день возвращался домой? Да никто уже не возвращался. И мы уже больше не покупали «Сноу-Боллз», это уж точно. И мы с мамой убирались в мотелях. А там вечно все оставляли после себя всякую дрянь, презервативы использованные… Его убили, он ушел от нас, потому что он был просто тупарь! Ему бы надо было послать всех этих начальничков куда подальше…
Она бы никогда не произнесла такого вслух, все это были запретные мысли.
С самого начала их знакомства доктор Лектер все время дразнил ее, называя ее отца «ночным сторожем». Но теперь он уже выступал в другом качестве – Лектер-Защитник памяти ее отца.
– Клэрис, но он ведь никогда не желал ничего иного, кроме вашего счастья и благополучия.
– В одной руке благое желание, в другой – дерьмо, какая перевесит? – ответила Старлинг. Старая поговорка, которую она подцепила еще в приюте, в ее устах звучала особенно грубо, однако доктору Лектеру она, видимо, пришлась по вкусу, даже понравилась.
– Клэрис, я хотел бы попросить вас пройти со мной в другую комнату, – сказал он. – Вы повидались с отцом, ваша встреча прошла просто отлично, лучше трудно себе представить. Вы убедились, что, несмотря на ваше жгучее желание, чтобы он остался с вами, он не смог остаться. Он посетил вас. Теперь ваша очередь посетить его.
По коридору в гостевую спальню. Дверь туда закрыта.
– Подождите минутку, Клэрис. – Он вошел в комнату.
Она стояла в коридоре, положив ладонь на ручку двери; потом услышала, как в комнате чиркнула спичка.
Потом доктор Лектер отворил дверь.
– Клэрис, вы знаете, что ваш отец мертв. И знаете это лучше, чем кто-либо другой.
– Да.
– Войдите и взгляните на него.
Кости ее отца были сложены на двуспальной кровати, грудная клетка прикрыта простыней. Эти останки выглядели как барельеф под белым полотном, как лежащая снежная баба, вылепленная ребенком.
Череп, вычищенный мелкими морскими хищниками на мелководье недалеко от дома доктора Лектера, сухой и выбеленный, лежал на подушке.
– Куда девалась его звезда, Клэрис?
– Власти забрали. Сказали, она стоит целых семь долларов.
– Вот что он теперь собой представляет, вот все, что теперь от него осталось. Вот до какого состояния довело его время.
Старлинг посмотрела на кости. Потом повернулась и быстро вышла из комнаты. Это было не бегство, так что доктор Лектер не последовал за нею. Он ждал, стоя в полумраке. Он ничего не опасался, но услышал, как она возвращается, поскольку слушал очень внимательно, как стоящий на страже стада олень-вожак. Она принесла в руке что-то блестящее и металлическое. Значок. Значок Джона Бригема. Положила его на простыню.