Эта причина была далеко не единственной. Ганнибала очень беспокоили настроения его галльских союзников Он опасался измены и даже покушения на свою жизнь. Из предосторожности Ганнибал применил чисто «финикийскую», по словам Полибия [3, 78, 1–4], хитрость: он постоянно менял парики, соответствующие различным возрастам, и одежды, так что его не могли узнать даже ближайшие соратники. Надо сказать, у Ганнибала были все основания беспокоиться. Галлы, конечно, призывали Ганнибала в Италию и ожидали от его войны с Римом для себя освобождения, но они были очень недовольны и тем, что война слишком долго идет в их собственной стране, и тем, что задерживается вторжение в Центральную, Италию, где они ожидали для себя богатой добычи [Полибий, 3. 78, 5, Ливий, 22, 1, 1–4]. Имелся только один способ ликвидировать недовольство — как можно скорее уйти из Цисальпинской Галлии в Этрурию. Попытка преодолеть Апеннинские горы, несомненно, должна была способствовать устранению внутреннего конфликта в армии Ганнибала.
Наконец, тревожные вести приходили и из Иберии, где положение складывалось для карфагенян весьма неблагоприятно. Дело в том, что Гней Корнелий Сципион, которого его брат Публий, как уже говорилось, отправил в качестве своего легата в Испанию, высадился в греческой колонии Эмпории, постепенно снова подчинил римской власти все средиземноморское побережье до р. Ибера и в битве при Кисее разгромил соединенные иберийско-пунийские войска, взяв в плен их командующих, а также захватив богатую добычу, в том числе имущество, принадлежавшее воинам, ушедшим с Ганнибалом в Италию Брат Ганнибала Гасдрубал Баркид, форсировавший Ибер еще до этого сражения, после битвы при Кисее не решился атаковать Гнея Корнелия Сципиона. Напав на римских моряков, отряды которых бродили около Тарракона, он многих из них перебил, а потом ушел за Ибер. Сципион восстановил положение в Тарраконе и даже разместил там небольшой гарнизон. Тем временем севернее Ибера снова появился Гасдрубал, побудил племя илергетов отказаться от союза со Сципионом и начал опустошать вместе с «ими поля римских союзников. Когда же Сципион выступил против него, Гасдрубал снова ушел за Ибер, предоставив илергетов их собственной судьбе. Через некоторое время Сципион опять подчинил себе илергетов, а затем и авсетанов — старых союзников Карфагена. Из сказанного следует, между прочим, что Аппиан ошибался, думая, будто Гней Корнелий Сципион ничего не предпринимал, дожидаясь прибытия в Испанию Публия [Апп., Исп., 15]. Благодаря его действиям Северная Испания была возвращена в сферу римского господства, Пиренейский полуостров стал театром военных действий, там возникла реальная угроза пунийскому господству, и карфагенские войска, оставленные для обороны полуострова, не сумели этому воспрепятствовать [Полибий, 3, 76; Ливий, 21, 60–61].
Неудачная попытка преодолеть Апеннины, «ничейный» исход сражения при Плаценции дали консулам время завершить подготовку к новой кампании и встретить Ганнибала в Этрурии.
К новой кампании римское правительство готовилось в атмосфере глубокой нервозности. В городе только и было разговоров, что о разного рода тревожных предзнаменованиях, и. конечно же, всегда находились свидетели, которые «своими глазами» видели или «своими ушами» слышали то, о чем со страхом передавали из уст в уста, что впоследствии тщательно фиксировалось и попадало в повествования историографов. Рассказывали, что на овощном рынке какой-то шестимесячный ребенок свободных родителей выкрикнул слово «триумф»; что на скотном рынке бык взобрался на третий этаж и, когда люди подняли крик, испуганный, бросился вниз; что на небе показались изображения кораблей; что в храм Надежды на овощном рынке ударила молния; что в Ланувийском храме в руке у богини шевельнулось копье. Мало того. Ворон влетел в храм и сел на ее ложе. Говорили, что около Амитерна во многих местах показались призраки в белых саванах; что в Пиценуме шел каменный дождь; что в Цере сузились дубовые дощечки, по которым тамошние жрецы предсказывали будущее; что в Галлии волк выхватил у часового меч из ножен и унес. Власти назначили ритуальное очищение города, совершали молебны, приносили посвящения и жертвы, от имени государства давались обеты, что, как говорит Ливий [21, 62], в значительной степени успокоило людей.