Впрочем, как показывает его же дальнейший рассказ [22, 1, 8 — 20], успокоение было непродолжительным. Не успел Фламиний вступить в должность, как по городу поползли новые слухи (и даже не слухи — распространялись официальные известия) о неблагоприятных знамениях [ср. у Плут., Фаб. Макс., 2]. Например, сообщали, что уменьшается солнечный диск; что в Пренесте с неба падали горящие камни; что в Арпах на небе видели щиты и солнце, сражающееся с луной; что гадательные жребии, на которых записывались изречения оракулов, сами собой уменьшились и один из них выпал с надписью: «Марс потрясает копьем»; что в самом Риме изображения Марса покрылись потом; что в Капуе небо как будто пылало, а луна вместе с дождем, казалось, падала вниз; что у каких-то граждан козы покрылись вместо шерсти волосами, куры превратились в петухов, а петухи в кур [ср. у Плут., Фаб. Макс., 2]. Сенат во главе с консулом Гнеем Сервилием постановил совершить новые умилостивительные жертвы и посвящения, моления и праздники. В особенности интересно, что в городе непрерывно, день и ночь, устраивались сатурналии — празднества, которые должны были напомнить о «золотом веке» и выявить единство римского народа независимо от общественного положения и сословной принадлежности.
Однако были в Риме и другие причины для беспокойства. Фламиний начинал свое консульство в обстановке резко обострившейся борьбы вокруг «закона Клавдия». Консул опасался, что ненавидевшие его сенаторы под каким-нибудь предлогом помешают ему уехать из Рима и, предварительно отправив Семпронию приказ перевести войска из Плаценции в Аримин — а по жребию Фламинию достались именно эти легионы, — сам почти тайком покинул город и, не совершив обычных религиозных церемоний, отправился на север; приняв под свое командование войска, он по горным тропам повел своих солдат в Этрурию.
Само собой разумеется, что явное пренебрежение Фламиния к римской государственной процедуре, и в особенности к сакральной обрядности, составлявшей ее неотъемлемую и важнейшую часть, дало хороший материал для враждебной ему сенаторской пропаганды; к нему даже отправили послов Квинта Теренция и Марка Антистия с требованием вернуться и проделать все необходимое, однако Фламиний не обратил на их речи внимания. Помимо враждебных отношений с сенатом и полной моральной невозможности для него подчиниться каким бы то ни было требованиям сенаторов Фламиний просто не мог терять попусту время. Он должен был преградить Ганнибалу дорогу в Центральную Италию [Ливий. 21, 63; 22, 1, 4–7].
Весной 217 г. консульские войска расположились следующим образом: части, находившиеся под командованием Гнея Сервилия, который, впрочем, задержался в Риме для совершения обрядов и жертвоприношений и прибыл к месту сосредоточения своих войск значительно позже Фламиния, явились к Аримину. Сервилий принял их от Публия Корнелия Сципиона, который в качестве проконсула теперь был направлен в Испанию [Апп., Исп., 8]. Фламиний расположился лагерем у Арреция [Полибий, 3, 77, 1–2]. Казалось, были преграждены карфагенянам все дороги, ведущие в Этрурию, и можно было спокойно ожидать их появления, чтобы дать сражение на подступах к этой стране. Однако внезапно до Фламиния дошла потрясающая весть: Ганнибал уже в Этрурии!
Само собой разумеется, что подготовка к новой кампании, которую мог себе позволить Ганнибал, заключалась в привлечении на свою сторону союзников, и прежде всего в разведке. Нужно было найти наиболее удобный и безопасный путь, так, чтобы сражение было дано в благоприятной для карфагенян обстановке. Однако сведения, полученные Ганнибалом, не давали повода для оптимизма: все обычные пути находились под наблюдением римлян, и они, конечно, помешали бы продвижению его армии. И тогда Ганнибал принял неожиданное решение — пройти в Этрурию дорогой, которой никто никогда не пользовался и которую Фламиний по этой причине совершенно не принял в расчет. Дорога вела через почти непроходимое болото, выделявшее ядовитые испарения. Уровень воды там резко повысился из-за разлива р. Арн. Но дорога позволяла избежать преждевременной встречи с римлянами и появиться в Этрурии непредвиденно быстро. Этот план Ганнибала, хотя он и сулил немало трудностей, стратегически был вполне оправдан: он обеспечивал полководцу то, что в его положении было самым существенным, — фактор внезапности [ср. у Полибия, 3, 78 — 6–8; Ливий, 22, 2, 2].