Пока Ганнибал залечивал рану, карфагеняне не вели активных боевых действий, довольствуясь исключительно блокадой города; они усиленно строили осадные сооружения, а сагунтинцы — укрепления. Видимо, в этот период Ганнибал пересмотрел принятую им ранее диспозицию, которая отдавала инициативу в руки противника. Он решил начать разрушение стены в нескольких пунктах одновременно, что давало возможность использовать и технику, и численное превосходство. Тараны заработали, в стенах стали появляться проломы. В конце концов со страшным грохотом обрушились три башни и часть стены между ними. Завязалось сражение — не беспорядочное, как это бывает в подобных случаях, а, подчеркивает Ливий, по всем правилам военного искусства. Воины — и сагунтинцы и карфагеняне — выстроились в боевой порядок. Сагунтинцы оттеснили карфагенян сначала к развалинам стен, а затем заставили бежать к лагерю. Именно в этот момент, когда новое поражение поставило, казалось, под угрозу главный замысел Ганнибала — захват Сагунта и, следовательно, войну с Римом, — прибыло римское посольство.
По словам Тита Ливия [21, 6, 6–8], мнения в римском сенате разделились: одни настаивали на том, чтобы назначить консулам в качестве провинций (то есть объектов специального задания) Испанию и Африку и вести войну на суше и на море; другие предлагали сосредоточить все военные действия в Испании, обратив их против Ганнибала; третьи советовали дождаться, с чем прибудут послы из Испании, и уже тогда принять окончательное решение. Последняя точка зрения возобладала; послами назначили Публия Валерия Флакка и Квинта Бебия Тамфила. Им было поручено посетить Сагунт, потребовать у Ганнибала отвести от города свои войска и, бу-де он откажется, направиться в Карфаген и там по старинному италийскому обычаю потребовать выдачи самого Ганнибала для наказания за нарушение договора. По традиции, восходящей к Диону Кассию [Зонара, 8, 22], за немедленное начало военных действий и вторжение в Африку и Испанию высказался Луций Корнелий Лентул, близкий к аристократической группировке Эмилиев и Сципионов; посольство предложил Квинт Фабий Максим — глава другой сенатской «партии», враждебной Эмилиям и Сципионам. Он имел в виду, в частности, если переговоры сорвутся, возложить на карфагенское правительство ответственность за развязывание войны. Интересно, что Полибий [3, 20, 1–5] отрицает факт совещаний в Риме по поводу дальнейших действий; он утверждает, что, получив известие о падении Сагунта, сенат единодушно решил начать войну и направил соответствующее посольство в Карфаген. Между тем колебания сената, даже если не принимать во внимание римской внутриполитической борьбы, легко объяснимы: Риму угрожала тяжелая война в Иллирии [Полибий, 3, 16–19], и пока римляне не закрепили своего господства там, они не могли думать о серьезной и затяжной войне против Карфагена. Трудно поверить Полибию и в том, что сенат начал рассматривать дело только после падения Сагунта. Ведь речь шла о расширении сферы господства Рима, а в этом были заинтересованы влиятельные круги римского общества, чьи интересы и представляла группировка Эмили-ев — Сципионов.
Как бы то ни было (мы последуем за рассказом Тита Ливия [21, 9, 3–11, 2], который представляется наиболее достоверным), Ганнибал, узнав о прибытии римского посольства, отказался его принять; Флакку и Тамфилу сообщили, что их безопасность гарантирована быть не может, а сам полководец в столь критической ситуации не имеет возможности их выслушать. Это рассчитанное оскорбление должно было заставить римлян выдвинуть неприемлемые требования и привести к срыву переговоров. Понимая, что теперь послы отправятся в Карфаген, Ганнибал, в свою очередь, обратился с письмами к руководителям баркидской группировки, дабы они могли заранее подготовиться. Судя по рассказу Тита Ливия, все было разыграно отменно: баркидской группировке удалось продемонстрировать политическое единство в карфагенском совете. Единственный, кто осмелился поддержать требования римлян, был старый враг Баркидов Ганнон, однако на него никто не обращал внимания.
Тит Ливий приводит в своем сочинении речь Ганнона [21, 10]. Фактически эта речь сочинена самим Ливием. Здесь все то, что делают карфагеняне, настолько явно противопоставлено староримским добродетелям — верности, благочестию и т. п., что она производит впечатление памфлета, направленного против современной Ливию порчи нравов, а не исторического документа.
В общем, поездка в Карфаген не принесла успеха римлянам. Карфагеняне обвиняли Сагунт в незаконных деяниях против их подданных [Апп. Исп., 12] и свой окончательный ответ сформулировали следующим образом [Ливий, 21, 11, 2]: «Война начата сагунтинцами, а не Ганнибалом; римский народ поступил бы несправедливо, если бы предпочел сагунтинцев стариннейшему союзу с Карфагеном». С этим римские послы возвратились на родину.
Тем временем осада Сагунта вступила в новую фазу. Потерпев серьезное поражение у пролома в городской стене, Ганнибал решил дать своим солдатам несколько дней отдыха (сагунтинцы воспользовались передышкой для того, чтобы на месте разрушенных стен возвести новые оборонительные сооружения). Неудача показала, насколько низок, в сущности, боевой дух карфагенского воинства. Но Ганнибал нашел верный способ для повышения его боеспособности — он выступил перед войском и пообещал, что отдаст ему всю добычу, которая будет захвачена в Сагунте. Ливий [21, 11, 4] пишет, что солдаты «до такой степени были возбуждены, что, если бы в этот момент (когда Ганнибал произносил свою речь. — И. К.) был дан сигнал, никакая сила, казалось, не смогла бы им противостоять».
Новый штурм карфагеняне начали сразу во многих пунктах, так что сагунтинцы вынуждены были распылить свои силы. Сам Ганнибал находился при передвижной осадной башне, бывшей выше всех городских укреплений. Подвергнув стены Сагунта интенсивному обстрелу из катапульт и баллист, установленных на башне, Ганнибал заставил защитников города спрятаться в укрытие, а потом отправил 500 солдат разрушать только что отстроенные укрепления. Через проломы карфагеняне снова вступили в город, завладели там каким-то возвышением и снесли туда катапульты и баллисты, а само возвышение окружили стеной. Когда карфагеняне получили укрепленную позицию в Сагунте, судьба города была предрешена. Кольцо осады постепенно сжималось; сагунтинцы возводили все новые и новые стены; карфагеняне их захватывали и оттесняли противника все дальше в глубь города. К тому же в Сагунте начался голод.
Внезапно положение Ганнибала осложнилось: среди ориссов (оретанов) и карпетанов вспыхнули волнения, которые могли бы отвлечь Ганнибала от Сагунта, — их возмутила жестокость, с какой проводился набор в карфагенскую армию. Но Ганнибал быстрым и решительным ударом заставил их сложить оружие. Тем временем осада (ею в отсутствие Ганнибала — чего никто не заметил — руководил Махарбал, сын Ги-милькона) продолжалась; в новых стенах Сагунта были сделаны новые проломы, и, когда Ганнибал вернулся, ему удалось занять часть акрополя.
Предпринимая сопротивление Ганнибалу, сагунтинцы, конечно, рассчитывали на вмешательство римлян, однако положение с каждым днем становилось все более отчаянным, а римские солдаты у стен Сагунта по-прежнему не появлялись. Помощи ждать было неоткуда, и один из влиятельных сагунтинцев, Алкон, решился на последнее средство. По собственной инициативе и даже без ведома сограждан он явился к Ганнибалу, надеясь вымолить у него пощаду несчастному городу. Однако условия сдачи, которые объявил ему уверенный в победе карфагенский стратег, были таковы, что Алкон даже не посмел сообщить о них сагунтинцам и остался в лагере врага. Ганнибал потребовал, чтобы сагунтинцы удовлетворили все требования турдулов, и, отдав им все золото и серебро, покинули город, взяв с собой лишь по одной одежде на человека, и поселились там, где укажет им победитель. Эти условия вызвался передать сагунтинским властям служивший в войсках Ганнибала, но еще раньше получивший от Сагунта статус «друга» и «гостеприимна» (проксена) испанец Алорк. Услышав о том, какая судьба им уготована, сагунтинцы побросали в костер золотые и серебряные вещи, не желая, чтобы они достались врагу; многие сами кидались в огонь… По рассказу Аппиана [Апп. Исп., 12], сагунтинские воины погибли во время ночной вылазки на пунийский лагерь после того, как они привели в негодность драгоценный металл. Когда пунийцы полностью овладели городом, Ганнибал приказал уничтожить все население города, а затем заселил его пунийскими колонистами.