Тем временем Фабий стремительно вел свои легионы по вершинам горной цепи Массика, однако, подойдя к Фалерну, он лишь показался на горных склонах и, видя перед собою неприятеля, не спустился в долину [Полибий, 3, 92, 5–7; Ливий, 22, 14, 1–3]. Минуция он отправил охранять проход у Террацины, где Ганнибал мог со стороны Синуэссы проникнуть по Аппиевой дороге на собственно римскую территорию [Ливий, 22, 15, 11]. В результате Ганнибал оказался перед необходимостью искать зимние квартиры и, следовательно, покинуть Фалерн, уже совершенно разоренный и для зимовки непригодный. Фабий хорошо понимал, что Ганнибалу придется уходить тем же путем, каким он пришел, и для того, чтобы преградить ему дорогу, он занял сравнительно небольшими отрядами общей численностью 4000 воинов гору Калликула и город Касилин, а остальные части повел по тем же холмам назад. Свой лагерь римляне разбили у дороги, по которой должен был идти Ганнибал [Полибий, 3, 92, 10–11; Ливий, 22, 15].
На следующее утро карфагеняне заняли дорогу между пунийским и римским лагерями. Ганнибал подвел к римскому лагерю свою легковооруженную пехоту и, то начиная бой, то отступая, пытался заставить Фабия дать большое сражение. Но римляне оставались на месте; битва велась, как пишет Ливий, «лениво» и скорее в соответствии с замыслами диктатора, нежели по плану Ганнибала. В этой стычке, по данным Ливия [22, 16, 1–4], погибло 200 римлян и 800 карфагенян. Вполне возможно, что данные Ливия и не точны; не исключено, что его источник преувеличил количество убитых карфагенян. Однако главный результат был не в этом. Ганнибал не сумел преодолеть римского сопротивления и прорваться к Касилину; он должен был искать другой выход из окружения, в которое совершенно неожиданно попал; таким выходом могло стать только движение через гору Калликулу. Нужно было преодолеть горы так осторожно, чтобы враги не сразу обнаружили карфагенские войска. Ганнибалу нужно было ошеломить неприятеля.
Зонара [8, 26], следуя за Дионом Кассием, говорит, что по приказанию Ганнибала в пунийском лагере были перебиты все военнопленные, дабы никто не мог бежать к римлянам и раскрыть секрет готовящейся операции. Одновременно «тот, кто поставлен ведать работами» [Полибий, 3, 93, 4], то есть начальник интендантской и инженерной службы карфагенской армии Гасдрубал, получил от своего командующего приказ — заготовить как можно больше факелов из сухой древесины. С наступлением темноты факелы привязали к рогам быков, которых в карфагенском лагере было около 2000, зажгли и погнали быков к горе; животные, разъяренные видом пламени и страшной болью от горящих рогов и голов, разбежались по всей округе; от факелов стали загораться кустарники. Римские воины, занимавшие позиции у горного перехода, вообразили, что окружены врагами, и обратились в бегство, дав, таким образом, Ганнибалу беспрепятственно выйти из окружения. После этого Ганнибал, делая вид, что идет к Риму, отправился через Самниум в страну пелигцов, по-прежнему разоряя все на своем пути, а затем, немного погодя, двигаясь в Апулию, занял Гереоний — город, покинутый населением, так как у него обвалилась стена. Такова версия Ливия; по данным Полибия [3, 100, 3–4], Ганнибал овладел этим городом после осады и истребил его жителей. Фабий вновь неотступно следовал за Ганнибалом, не вступая в сражение, и расположил свой лагерь в Ларинатской округе. Но тут внезапно из Рима поступили распоряжения, которых никто не мог предвидеть: диктатору предлагалось срочно возвратиться в город для совершения жертвоприношений. Пока Фабий отсутствовал, командование римскими войсками перешло к начальнику конницы Марку Минуцию Руфу [Полибий, 3, 93–94; Ливий, 22, 16–18; Плут, Фаб., 6–7].
Осуществление стратегического плана, принятого Фабием, поставило Ганнибала в трудное положение. Без союзников, без эффективной поддержки извне, постоянно теряя людей то в одной, то в другой стычке, имея перед собой сильную и дисциплинированную армию противника, Ганнибал метался по стране без видимого плана, без определенной цели. Ему нужно было еще одно победоносное сражение; Ганнибал был уверен, что оно сломит сопротивление Рима и сделает его хозяином Италии. Однако римские войска упорно сражения избегали. Ни один италийский город при этом не перешел на сторону «освободителей» — карфагенян. Прорваться на юг Италии не удалось. Обращение за помощью к карфагенскому совету ничего не принесло; там его встретили смехом: полководец утверждает, что он победил неприятеля, а сам, вместо того чтобы, как подобало бы победителю, присылать в родной город добычу, требует новых людей и денег [Дион Касс., фрагм., 57, 14; Зонара, 8, 26]. Аппиан относит это обращение ко времени, когда Ганнибал укрепился около Гереония. По словам Аппиана, Ганнибал писал и к своему брату Гасдрубалу в Испанию, предлагая ему собрать войска и вторгнуться в Италию [Ганниб., 16]. Насколько это сообщение достоверно, трудно сказать; ясно только, что Гасдрубал, втянутый в острую борьбу с римлянами на Пиренейском полуострове, не в состоянии был помочь брату. Перед Ганнибалом отчетливо вырисовывалась перспектива изнурительного противостояния врагу в чужой стране, разложения армии и гибели.
В Риме же стратегия Фабия, рассчитанная на длительный срок и не дававшая немедленных результатов, вызывала глубокое недовольство. Все громче раздавались голоса, обвинявшие Фабия в преступной медлительности, чуть ли не в предательстве. Противник хозяйничал в Италии, шел, куда ему заблагорассудится, грабил и разорял страну. А диктатор не принимал никаких видимых мер для того, чтобы остановить разгул его солдатни, защитить союзников Рима, да и самих римлян. Оборотной стороной стратегии Фабия было то, что она влекла за собой разорение как мелкого италийского, в том числе и римского, крестьянства, так и крупных земледельческих хозяйств. Но если последние располагали более или менее значительными ресурсами для своего восстановления, то первые оказывались перед угрозой гибели. Немудрено, что в римской армии недовольство становилось все более глубоким и с каждым днем все более грозно выплескивалось наружу. Не удивительно и то, что во главе недовольных стоял начальник конницы Марк Минуций Руф.
Современная и близкая по времени к событиям античная традиция объясняет его поведение «легкомыслием», нежеланием прислушаться к советам мудрого, идеализированного Фабия. Интересно в связи с этим, что, по оценке Фронтина [1, 8, 2], Минуций не был равен Фабию ни доблестью, ни воинским мастерством, — оценка, восходящая к тем же кругам, что и знаменитое высказывание Энния, приписывавшее Фабию, и только ему, спасение отечества. Спокойствию и мужественной выдержке диктатора противопоставляется истерическая нервозность начальника конницы, зависимость которого от мнений «толпы» была в конечном счете простой беспринципностью. В противоположность Минуцию Фабий показан как носитель староримских добродетелей, которые возвеличили Рим, — благочестия, дисциплинированности, стойкости, покорности магистратам.
В действительности, конечно, дело обстояло значительно сложнее. Мы уже упоминали, что Минуций пришел к власти, будучи представителем враждебной Фабию политической группировки в сенате; способ, каким ему была вручена должность, делал Минуция до известной степени независимым от диктатора. Не случайно, вопреки опять-таки всем римским традициям и нормам, диктатор, располагавший правом казнить любого человека по своему усмотрению, тем более в военное время, ничего не предпринимал для того, чтобы пресечь волнения, — не потому, разумеется, что не хотел, а потому, что не мог. Минуцию недовольство солдат, как, впрочем, и недовольство в самом Риме, давало удобный повод оттеснить Фабия и самому выдвинуться на передний план; стоявшей за ним группировке Эмилиев — Корнелиев предоставлялась теперь неповторимая возможность отстранить Фабиев от руководства политической жизнью Рима.
Ганнибал, кстати, тоже делал все, чтобы скомпрометировать Фабия. В частности, он велел, грабя страну, не трогать поле, принадлежавшее Фабию, как бы в награду за выполнение некоего в действительности не существовавшего секретного соглашения [Ливий, 22, 23, 4; Плут. Фаб., 7; Фронтин, 1, 8, 2].