Капуанцы отправили к Ганнибалу новое посольство. Оба консула находятся в Беневенте, в отчаянье сообщали они (пока Фульвий сражался с карфагенянами, в Беневент прибыл и Аппий Клавдий Пульхр), всего в одном дне пути от Капуи. Война почти у ворот и стен их города. Если Ганнибал не придет на помощь, Капуя попадет в руки врагов еще быстрее, чем Арпы. Ганнибал хорошо понял угрозу, содержавшуюся в речах капуанских послов: ему напомнили об Арпах, совсем недавно перешедших к римлянам, о Дасии Альтинии — таком верном, казалось бы, друге карфагенян, предложившем тем не менее свои услуги римлянам. Опасность потерять Капую была велика, и Ганнибал сразу отправил для защиты города 2000 всадников [Ливий, 25, 15].
Тем временем консулы повели легионы из Беневента к стенам Капуи, рассчитывая как можно скорее захватить ее. В Беневент же был призван из Лукании Тиберий Семпроний Гракх с отрядом всадников и легковооруженных пехотинцев [Ливий, 25, 15], но ему не суждено было выполнить этот приказ. В Лукании в этот момент произошли, очевидно не без влияния успехов Ганнибала в Великой Греции, важные события: руководитель проримской «партии» Флав (по Аппиану, Флавий) внезапно для римлян решил перейти на сторону карфагенян; дружбу с ними он решил закрепить убийством римского военачальника, с которым его связывал договор о взаимном гостеприимстве. И это обстоятельство, конечно, усугубляло в глазах римлян вероломство и преступность Флава. Договорившись с Магоном, командовавшим карфагенскими войсками в Брутиуме, Флав без труда заманил Гракха в ловушку, где и сам Гракх, и сопровождавшие его воины были без труда уничтожены [Ливий, 25, 16; Апп. Ганниб., 35]. По другим версиям, которые также приводит Ливий [26, 17], Гракх погиб случайно, столкнувшись с пунийцами то ли при купании, то ли во время жертвоприношений. Говорили, что Ганнибал устроил Гракхудостойное погребение; подругой версии, Ганнибал приказал доставить голову Гракха в римский лагерь квестору Гнею Корнелию, и последний устроил Гракху торжественные похороны в Беневенте [Ливий, 25, 17].
Впрочем, гибель Гракха мало что изменила в положении дел. Римские войска вступили на территорию, принадлежавшую Капуе. Правда, тут же их ждало разочарование: в стычке, которая переросла в серьезное сражение, они потеряли около 1500 человек [Ливий, 25, 18]. Это дало время Ганнибалу придвинуть к Капуе свои основные силы и навязать римлянам сражение.
В этой битве римские солдаты показали удивительную стойкость. Засыпаемые стрелами и дротиками, теснимые конницей, они стояли непоколебимо, пока консулы не дали сигнал к кавалерийской атаке. В это время показались воины Гракха, которыми теперь командовал Гней Корнелий. И римляне, и карфагеняне приняли их за подкрепление, идущее к противнику. С обеих сторон последовал приказ отступить. Казалось, продолжения сражения не избежать, но внезапно Ганнибал получил донесение, что римский лагерь пуст, Фульвий ушел в Кумы, а Аппий Клавдий — в Луканию. Ход мыслей Ганнибала нетрудно себе представить: римляне наконец-то снова отступают, римляне признают себя побежденными… После непродолжительных колебаний Ганнибал бросился за Аппием Клавдием, несомненно рассчитывая на поддержку своих луканских союзников; по дороге он уничтожил отряд центуриона Марка Центения Пенулы, с недавних пор действовавший в Лукании. Эта задержка дорого стоила карфагенянам; Аппий Клавдий сумел от них оторваться и, совершив кружной маневр, вернулся к Капуе, тогда как Ганнибал считал, что вот-вот его настигнет [Ливий, 25, 19].
Снова, с еще большей энергией и упорством, консулы приступили к осаде Капуи [Ливий, 25, 20]. Ганнибал же оказался в Апулии, где у стен Гердонии перед ним возникло войско под началом претора Гнея Фульвия Центимала. Ганнибал решил дать Центималу сражение; он не сомневался в успехе. И в самом деле, уже первый натиск карфагенян сломил сопротивление неприятеля; видя, что все потеряно, Центимал ускакал с 200 всадников. Всего из 18 000 римских воинов спаслись в этом бою не более 2000 [Ливий, 25, 20–21].
Эта победа Ганнибала, хотя и напугала римское правительство, с военной точки зрения оказалась бесполезной. Тем более что, одержав ее, не вернулся к Капуе, а увел своих солдат в Тарент. Капуанцам, вновь просившим помощи, он ответил, что один раз уже заставил консулов снять осаду и сделает это снова, когда сочтет нужным. Однако когда посланцы Капуи вернулись обратно, их город был уже окружен двойным рвом и валом. Прежде чем приступить к осаде, римские власти сочли необходимым предложить гражданам Капуи до середины мая покинуть город и унести с собой имущество; им обещали сохранение свободы и достояния. Капуанцы отказались. Так началась осада Капуи, а вместе с нею и новый этап войны в Италии [Ливий, 25, 22].
Римское командование не зря именно здесь сконцентрировало свои основные усилия. Теперь Ганнибал был связан необходимостью одновременно помогать Капуе и осаждать акропол в Тарента; в обоих случаях он не имел права уступить; падение Капуи, несомненно, повлекло бы за собой переход всех или почти всех его союзников на сторону Рима, но и неудача в Таренте сулила то же самое.
На другом театре военных действий, в Сицилии, обстановка складывалась в 212 г. для Карфагена крайне неблагоприятно. Важнейшим событием здесь стало падение Сиракуз, что привело к окончательному изгнанию пунийцев из Сицилии.
Вообще говоря, осада Сиракуз, хотя она и велась после неудачи памятного штурма в 214 г. со всей тщательностью, представлялась Марцеллу делом бесперспективным. Оборонительные механизмы Архимеда являли собой смертельную угрозу для каждого, кто осмеливался подойти к сиракузским стенам. Блокировать город полностью не удалось — продовольствие в Сиракузы регулярно завозилось морем из Карфагена [Ливий, 25, 23]. Оставалось возлагать надежды на проримски настроенных сиракузян; они имелись и в осажденном городе, и, по словам Ливия, в римском лагере — это были представители знатнейших семейств, изгнанные из города.
Очень долго сиракузским изгнанникам не удавалось наладить контакты со своими сторонниками за городскими стенами. Наконец случай представился: раб одного изгнанника под видом перебежчика проник в город и сообщил нужным людям, что Марцелл, которого боялись из-за слухов о расправе, устроенной или будто бы устроенной им в Леонтинах, предлагает в случае сдачи Сиракуз сохранить их гражданам свободу и право иметь свои законы. Само собою разумелось, что к власти в Сиракузах придет новое правительство, которое составят те, кто свергнут Эпикида и предадут город в руки римских солдат.
Вскоре, прикрывшись в рыбацкой лодке сетями, из города выбрались несколько сиракузян и явились в римский лагерь на переговоры; постепенно эти поездки стали учащаться и привели к тому, что в Сиракузах созрел заговор, в который оказались вовлечены 80 человек… Но внезапно все рухнуло. Некто Аттал, человек, близкий к заговорщикам, но, видимо, не вполне посвященный в их замыслы (Ливий говорит, что его оскорбило проявленное к нему недоверие), донес о чем знал Эпикиду. Заговорщики были схвачены и после пыток казнены [Ливий, 25, 23].
Спустя некоторое время, однако, Марцеллу представился другой случай. В римский лагерь явился перебежчик по имени Сосистрат [см. у Фронтона, 3, 3, 2] и рассказал, что в осажденном городе совершается обычное трехдневное празднование в честь богини Артемиды; еды на пиршествах не хватает, но зато в изобилии пьют вино, которое Эпикид щедро раздает народу, и стражники пьют наравне со всеми. Узнав об этом, Марцелл решил воспользоваться подходящим моментом.
Поздно ночью, когда сиракузские стражи вконец перепились, римляне проникли в город и взломали небольшую калитку рядом с воротами Гексапила. Они, хотя и с опозданием, были обнаружены, и все еще можно было поправить, ибо ворота, напомним, состояли из шести камер. Но воины, охранявшие ворота, очнувшись от пьяного сна, в панике побежали куда глаза глядят. Потратив некоторое время на то, чтобы взломать ворота, перед рассветом Марцелл вступил в город и занял районы Тиха и Эпиполы [Полибий, 8, 37, 2–11; Ливий, 25, 23–24; Плут. Марц., 18]. Впрочем, в руках Эпикида еще оставались Ахрадина и остров Ортигия, имевшие свои собственные укрепления, где можно было отсидеться до прихода Гимилькона и Гиппократа, которые, как надеялись сиракузяне, обязательно явятся на помощь. К тому же Ахрадину защищали перебежчики, когда-то покинувшие римские или союзные римлянам знамена и теперь сражавшиеся в сиракузской армии; они понимали, что в случае сдачи их ожидает неминуемая гибель. Неудивительно поэтому, что, начав переговоры о сдаче города, Марцелл получил категорический отказ.