Гансъ и Грета.
Деревенская исторiя
Ф. Шпильгагена
(Hans und Grete.
Eine Dorfgeschichte von Friedrich Spielhagen.
Berlin, Otto Jante, 1867)
Изданіе Б. ДЕ-ВАЛЬДЕНА.
Москва
Типографія В. Готье,
Кузнецкій мостъ, д. Торлецкаго.
1871.
I.
Сегодня въ деревнѣ было еще веселѣе, чѣмъ въ предъидущіе дни, хотя въ тѣ дни былъ настоящій праздникъ. Сегодня же праздникъ молодежи: холостые парни угощаютъ всѣхъ, но угощаютъ не на собственный свой счетъ; у нихъ самихъ бѣдняковъ ничего нѣтъ, а что было, такъ и то они прогуляли. Сегодня они угощаютъ другъ друга на счетъ зажиточныхъ крестьянъ, которые обязаны волей или неволей доставлять «парнямъ» все необходимое, т. е. вдоволь кушаньевъ и напитковъ.
Волей или неволей, потому что угощеніе парней древній обычай, и никто не можетъ отказаться отъ его исполненія. Ему подчиняется даже самый скупой изъ крестьянъ, хотя въ душѣ скряга и называетъ это глупой забавой. А забава эта состоитъ вотъ въ чемъ:
Въ обѣденное время выходятъ парни изъ шинка: впереди идутъ «сборщики», остальные за ними. Сборщики, въ которые обыкновенно выбираютъ самыхъ разбитныхъ парней, – такъ замаскировались, что ихъ трудно узнать. У каждаго черезъ плечо перекинутъ большой мѣшокъ. Съ музыкой и пѣснями идутъ они по деревнѣ, отъ одного зажиточнаго крестьянина къ другому и направляются прямо въ комнату, гдѣ семья сидитъ за обѣдомъ; иногда обѣдъ уже конченъ, но вездѣ непременно что-нибудь оставлено для гостей. Тутъ лежатъ свѣжіе хлѣбы, колбасы, тамъ порядочный кусокъ ветчины, иногда даже цѣлый окорокъ; а рядомъ поставлена большая бутылка съ водкой; все это хорошая добыча для парней, и они, безъ дальнихъ разговоровъ, кладутъ ее въ мѣшки, благодарятъ хозяевъ и отправляются «собирать» далѣе, пока не обойдутъ всю деревню и, нагруженные своими сокровищами, снова не подойдутъ къ шинку; тутъ начинается пиръ, танцы и пѣніе и продолжаются вплоть до разсвѣта.
Былъ полдень; свѣтлый, солнечный, осенній полдень; лучшаго парни не могли желать для своего праздника. Въ шинкѣ были открыты всѣ окна, и изъ нихъ раздавались говоръ, пѣніе и веселые возгласы. Передъ шинкомъ собрались деревенскія дѣти и, въ ожиданіи предстоящаго зрелища, тоже шумѣли въ запуски съ двумя большими собаками, сидѣвшими передъ телѣжкой стараго Клауса, который только-что воротился домой. Не въ добрый часъ онъ воротился! Кому теперь досугъ заняться его товарами? Даже краснощекія дѣвушки, стоявшія подъ-ручку другъ съ дружкой, и тѣ смотрѣли въ окна, хихикая и визжа, когда какой-нибудь парень показывался у окна, манилъ ихъ бутылкой и кричалъ имъ что-то, чего за шумомъ нельзя было разобрать.
– Отчего это, – сказала одна, – они такъ долго не выходятъ сегодня?
– Сегодня особая статья, – сказала другая, – братъ говорилъ.
– Что онъ тебѣ говорилъ? – закричало шесть голосовъ вмѣстѣ.
– Я не могу этого сказать, – вскричала Катерина, – право не могу, оставьте меня въ покоѣ!
– Да она должно быть ничего не знаетъ, – перебила первая. Дѣвушки засмѣялись.
– Вотъ какъ! Я ничего не знаю? – перебила Катерина; – какъ бы не такъ! Теперь я могу сказать; все равно, они сейчасъ выйдутъ. Гансъ воротился изъ полка.
– Долговязый Гансъ? Гансъ Шлагтодтъ? Сорви голова? – кричали всѣ вмѣстѣ. – Быть не можетъ! Когда? Гдѣ-жъ онъ скрывался до сихъ поръ?
– Оставьте меня! говорю вамъ, – кричала Катерина, – вы изорвете мнѣ платье. Онъ пришелъ вчера вечеромъ, когда староста ужъ распустилъ всѣхъ съ работы, и немногихъ засталъ въ шинкѣ, только брата, да еще кое-кого. Они тотчасъ же порѣшили, что Гансъ будетъ сборщикомъ сегодня, и онъ хочетъ устроить какую-то штуку, а какую, не знаю. Да вотъ и они!
Музыканты спустились съ крыльца и играли раздирающій уши маршъ. Сзади ихъ, въ растворенныхъ дверяхъ, показались три странныя фигуры.
Одна изъ нихъ была одѣта въ сѣрое платье, стянутое широкимъ поясомъ. На головѣ былъ сѣрый парикъ изъ козьей шерсти, а всклокоченная борода изъ такой же шерсти падала на грудь. Фигура эта должна была изображать домоваго, но еще лучше могла бы представлять польскаго жида; другая личность, по правую сторону, была одѣта точно также, только парикъ и борода были изъ стружекъ, что, вмѣстѣ съ топоромъ за поясомъ, означало дровосѣка или угольщика.
Среди этихъ двухъ фигуръ выступала третья, съ огромнымъ чепцомъ на головѣ и въ коротенькой женской на плечахъ накидкѣ, какія носятъ въ той стране. Кроме того, на этой фигуре была надета женская юбка или скорее нѣсколько юбокъ: повидимому пришлось ихъ сшить двѣ или три вмѣстѣ, чтобы прикрыть необыкновенно длинныя ноги. Эта фигура была гораздо выше своихъ товарищей, хотя и они были рослые парни; ея громадный ростъ еще увеличивался отъ женскаго платья и производилъ до крайности смѣшное впечатлѣніе.