Святослав Логинов
Ганс Крысолов
Господь, спаси мое дитя!
Всюду жили чудеса. Они прятались под метелками отцветшей травы, в позеленевших от жары лужах, среди надутых белых облаков, украшавших небо. Чудеса были любопытны, они тянулись к Гансу, старались дотронуться, согнувшись в три погибели выглядывали из-под кустов. Ганс не обижался, он и сам был любопытен. Если смотрят — значит так им лучше, не надо мешать. Вот и сейчас Ганс знал, что кто-то притаился за ветками, не решаясь выйти. Ничего, в свой срок покажется и он.
Ганс развязал котомку, достал ржаной сухарь и начал громко грызть. Оставшиеся крошки собрал на ладони, широко раскрыл ее, показывая всем, и тихонько посвистел. С ближайшего дерева слетела пара пичуг — незнакомых, их Ганс видел первый раз. Усевшись на краю ладони, птички принялись быстро клевать. От частых осторожный уколов больно и сладко зудела кожа.
— А теперь, что надо сделать? — спросил Ганс.
Пичуги вспорхнули, но через минуту вернулись снова, уронив на ладонь по тяжелой перезревшей земляничине. Слизнув ягоды, Ганс поднял к губам дудочку и взял тонкую ноту, пытаясь повторить утреннюю песню синицы. Но замер, не услышав даже, а просто поняв, что тот, кто возился за кустами, дождался своего часа и вышел.
Ганс медленно поднял взгляд. Перед ним стояла босоногая девочка лет семи, в замаранном и во многих местах заштопанном платьице. Девочка держала за руку мальчугана четырех лет. Сразу было видно, что это брат и сестра. Мальчуган стоял, вцепившись в руку защитницы, и сопел, насторожено разглядывая Ганса. Руки и щеки детей были густо измазаны зеленью, землей и земляничным соком.
Ганс улыбнулся.
— Ты тут колдуешь? — спросила девочка.
— Я тут обедаю, — сказал Ганс.
Он достал из сумки еще один сухарь, протянул:
— Хочешь?
— Ты колдуешь, утверждающе произнесла девочка. — Я видела. И место тут волшебное, мы всегда приходим колдовать на эту поляну, потому что здесь под землей самая середина ада.
— Да ну?! — удивился Ганс. — И как же вы колдуете?
— Надо взять лапу от черной курицы, старую змеиную кожу, и три капли крови невинного младенца, положить все в горшок, который ночь простоял на кладбище, залить водой и варить целых три дня. Если потом обрызгать себя этим варевом, то сразу станешь невидимым.
— И получается? — с интересом спросил Ганс.
— Три дня варить надо, — пожаловалась девочка. — Вода выкипает, а добавлять нельзя.
— А где ты собираешься взять кровь невинного младенца?
— А он на что? — девочка дернула за руку брата. — Гансик, ты ведь дашь крови?
— Дам, — важно сказал мальчик.
— А я его потом колдовать научу. Так всегда делают. Когда я была невинным младенцем, старшие девочки у меня тоже кровь брали. Кололи палец и выжимали кровь...
Ганс не выдержал и расхохотался.
— Значит... когда ты была... невинным младенцем!.. А сейчас ты кто?..
— Я погибшая душа, обреченная геенне огненной, — личико девочки оставалось совершенно серьезным. — Господин священник говорит, что все, кто учится колдовать, губят душу.
— Вот что, погибшая душа, — сказал Ганс, — давай есть сухари. У меня еще много.
Он дал детям по большой корке и, когда они уселись рядом на траву, сказал:
— Брата твоего зовут Ганс, меня — тоже Ганс, а тебя как?
— Ее Лизой зовут, — объявил Гансик.
— Значит ты, Лизхен, очень хочешь быть невидимой?
— Нет, — ответила Лизхен, — просто это легче всего получается. Черных кур у трактирщика полно, а змеиную кожу в лесу найти можно. Это же не верблюд.
— Зачем тебе верблюд? — изумился Ганс.
— Будто сам не знаешь? Головы приставлять. Людвиг нашел у отца на чердаке медную лампу. Это же все знают: если намазать медную лампу верблюжьей кровью, а потом зажечь, то все, кого лампа осветит, представятся с верблюжьими головами и так будут ходить, пока не вымоешь лампу святой водой.
— Здорово! — признался Ганс. — Хотя я видел много верблюдов и еще больше медных ламп, а вот человека с верблюжьей головой ни разу не встречал.
— Так я и знала, что врут про головы! — в сердцах сказала Лизхен. — А вот ты лучше скажи, почему тебе птицы ягоды носят и совсем не боятся?
— А ты меня боишься?
— Нет, — призналась девочка. — Ты хоть и колдун, но не страшный. Ты добрый.
— Вот и они не боятся.
— А меня научи так.
— Хорошо, — сказал Ганс. — Я пока поживу здесь, ты приходи, я буду тебя учить.
— А мне можно? — ревниво спросил Гансик.
— И тебе.
— А Анне? Она внучка плотника Вильгельма.
— И Анне. Всем можно.
На следующий день они пришли ввосьмером. Кроме Лизхен и Гансика пришла долговязая девочка Анна, аккуратно одетый Людвиг принес знаменитую лампу, явился беспризорный бродяжка Питер — беглый ученик трубочиста, маленький и неестественно худой. Еще были два Якоба — сыновья подмастерьев кузнечного цеха, один из них вел двухлетнюю сестренку Мари.
Ганс к тому времени кончил копать землянку и собирался отдохнуть.
— Ого! — воскликнул он, увидев ребят. — Как вас много! Если так пойдет и дальше, то скоро весь город Гамельн переселится на мою поляну.
— Обязательно! — радостно отчеканила крошка Мари.
— А Гамельн большой? — с притворным испугом спросил Ганс.
— Очень, — подтвердила Лизхен. — Он больше Гофельда и Ринтельна. Только Ганновер и Ерусалим еще больше.
— Тогда в моей землянке все не поместятся...
— Мастер, — бесцеремонно перебил бывший трубочист, — покажите, как вы птиц приманиваете.
Ганс достал дудочку. Звонкий сигнал взбудоражил лес. Кто-то завозился на верхушке дерева, зашуршал в траве, замер, уставившись черными капельками глаз. Первыми с ветки дуба спорхнули два лесных голубя. Они опустились Гансу на плечо и громко заворковали, толкаясь сизыми боками. Питер сглотнул слюну, в его глазах мелькнул огонек. Голуби мгновенно взлетели.