Так или иначе, у меня сегодня праздник. Никто не поздравил. Родные промолчали, подписчики игнорят. Такие дела. Бабушка из преисподней гифку прислала, но это не в счет — алгоритм нейросети.
Решил сегодня в Сеть не выходить, поэтому к двум часам заскучал на эвкалипте и пошел шляться по улицам. Навернул рюмаху коньяка в ближайшей забегаловке. Прогулялся по проспекту. Покурил в Парке Памяти, пообщался с Павлом Матросовом. Сначала был один у обелиска, потом сюда приволоклась экскурсия. Ё-моё, какая экскурсия! Дети, ведомые гидшей, похожей на гейшу, были одеты в военную форму! Шестнадцать — я посчитал — ребятишек в костюмчиках цвета хаки, пехотных треуголках, ботинках с высоким берцем. Возрастом они не обгоняли моего Давида. Гидша, находясь в легком трансе, начала проповедь.
— Защита отечества является долгом и обязанностью клауфилов. Это — гражданский, патриотический долг перед человейником. Клауфилизм — это любовь к родине, преданность своему жилищному комплексу, стремление служить его интересам и готовность, вплоть до самопожертвования, к его защите. Васенька! Ты готов умереть за свой человейник?
Курносый Васенька насупился и промолчал. «Когда прикажут, если приказ», — шепотом подсказывала девочка в гимнастерке, украшенной золотой звездой и орденом святого Ахрика. Но школьник только гладил носком ботинка хлипкую поросль, пробивающуюся между тротуарных плиток.
— За родину готов пожертвовать собой? — упиралась гидша. — За папу, за маму… ну, Вася!
— Если прикажут, — пробубнил курносый.
— Умница! Наши вечно великие битвы — это
годы мужества, героизма, стойкости духа народа. Памятник Павлику Матросову установлен здесь в юбилейную дату бессмертного подвига этого мальчика. Софочка, что сделал Павлик?
Зубрилка в орденах затараторила:
— Когда русско-советские орды вторглись на нашу землю, Павлик притворился, что знает дорогу и завел их…
— Не спеши, — прервала гидша. — Зачем враги вторглись?
— Чтобы убить наших любимых предков, — ответила Софочка. — Враги нас убивают. Они же чедры!
— Не совсем чедры, но почти, — одобрила гидша. — Дальше.
Тут я не стал слушать и ушел. Дело появилось. Рюмке коньяка было одиноко в организме. Вискариком разбавить?
Ресторанчик назывался «На двоих» и был предназначен для встреч влюбленных парочек. Я убрал второй стул из-под скатерти, уселся спиной к смазливому юноше за соседним столиком и вызвал официанта. По телевизору, висящему напротив, шла вязкая муть, которая меня неожиданно заинтересовала.
— … вклад профессора Кольцова в науку был недооценен при жизни этого замечательного ученого, но теперь, после его трагической гибели, мы можем в полной мере оценить его наследие и поставить Кольцова в один ряд с выдающимися математиками современности, такими, как Перельман, Ткаченко и Раваньоли.
Жалобно хмурясь, унылый оратор еще минут пять сокрушался по безвременной утрате, постигшей отечественную науку, пока корреспондент его не прервал прозаическим вопросом: найдены ли убийцы светила-профессора.
— Нет! — ответил этот хрен с бугра. — Но в нашем ученом сообществе не сомневаются в диверсионном характере этого преступления, и убийца Павла, а я могу его так называть, то есть Павла, а не убийцу, потому что, по счастью мы были знакомы… не с убийцей, а с профессором, внесшим колоссальный урон в разработку новейших разработок…
Тут интервьюируемый запутался, скомкал речь, непреклонно заявив о причастности к убийству Кольцова чужеземных спецслужб. В этом, как бы, нет никаких сомнений. Без «как бы» — нет! Однозначно.
Из глубин ресторана бывалым парусом выплыл передник официантки, и я стремглав сорвался с места, выбежал на улицу. Подумал о такси, но лишь подумал, быстрым шагом отправился в путь.
Цензурный комитет таился в таком невзрачном интерьере, что это помещение можно было принять за прачечную, если бы не рамка металлоискателя, за которой толстым стеклом всматривался вдаль неприступный пост охраны. Я наклонился к переговорному устройству, спросив разрешения на вопрос.