Остался один. Сел за стол. Праздник, мой праздник
Как в старой кинокомедии, с размаху рублюсь лицом в кремовый торт.
Умываться пошел нескоро. На душе монстры скребут.
Это вот сегодня…
Несколько часов назад, после разговора с вахмистром, я вернулся в кафе, выпил, залез в Интернет. Там разгонялась тема убийства Вжика. Десятки постов и роликов о невосполнимой утрате, десятки петиций и требований о наказании виновных. Раскрылось окно Овертона вопросом: бывшая жена была в сговоре с чедрами? Насильно ее привлекли шпионы к убийству? Да не, отвечают блогеры, зачем им супруга бывшая? Они и сами способны… О! Чедрские шпионы на многое способны!
Я выпил еще. И еще. Тут все началось, тут все и закончится.
Делаю видеовызов.
— Служба опеки, дежурный такой-то.
— Кругом враги, — говорю я. — Соедините меня со следователем Петерсом.
Мое изображение сначала переслали следаку, он узнал, включился.
— Слушаю.
— Я хочу к вам подъехать.
— Это невозможно, сожитель Шэлтер. Что вы хотели?
— Я бы хотел написать явку с повинной.
Петерс посмотрел в сторону, сделал кому-то знак выйти. Опять смотрит на меня.
— И в чем же? — спрашивает он.
— В убийстве профессора Павла Кольцова.
Петерс исчез с экрана, только край бумаги виден и голос:
— Неожиданно.
— Так я подъеду? Или здесь арестовывайте. Все и покажу. Я как раз в кафешке этой, «Вобла и Лось» которая.
Следователь вернулся в видео.
— М-м, нет. Сегодня реально никак. Завтра… жду вас завтра в десять тридцать.
— Понял. Буду.
— Э-э, господин Шэлтер!
— Да?
— Вы уверены?
— Уверен в том, что совершил или в том, что поутру сознаюсь?
— Вы пьяны.
— День рожденья у меня. В десять-тридцать, завтра, у дежурной части. Прикажите, чтоб пропустили.
— Я за вами конвой пришлю.
— Не стоит.
— Возвращайтесь домой и не покидайте квартиру.
— Есть, сэр!
— Если это розыгрыш, то приговор в четыре года за дискредитацию я вам гарантирую!
— Не розыгрыш. До встречи.
Такой финт ушами. Теперь мусора дежурят под дверью. А Давида увезли в больницу. Звоню Борису — не отвечает. Норма тоже. Подошел к двери, посмотрел камеру — стоят вертухаи дырявые!
На трубку аудиосообщение пришло, думал — мои, а там незнакомый номер. Не до тебя, кто бы ни был.
Что ж, буду прорываться. Если резко выскочить, они не смогут. Ага, возразил сам себе, а лифта сколько ждать? Тогда надо их…
Опять смотрю на площадку. Бдят. Один стоит, как шест проглотил, другой расхаживает. Если бы был шокер или газовый баллончик… Ну, допустим, говорит внутренний голос, а потом бежишь, как сорокалетний ишак в больничку, не догонят? А даже и добрался ты до клиники, как Даву там найдешь?
Сидеть не могу, бегаю полоумной трусцой по квартире. Только бы с Давой все было хорошо. Только бы с Давой все стало хорошо! Толь-ка-бы-зда-вай-фсе-бы-ло-ха-рашо…рашо… рашо-рашо…
Есть же порошок успокоительный. Принять, подумать. Тут позвонил Борис.
— Пап!
— Что с ним?!! Что с ним?!!
— Я сам ниче не понял. Приехали в первую клиническую, тут поохали, поахали, дело серьезно, но специалиста такого сегодня нет.
— Сам он что?
— Малыш? Ниче, крепится. Даже шутить пытается. Не в том суть. Сказали ждать до утра, когда этот глазник придет, и вдруг…
— Что?!! Не томи ты!
— Забегали, засуетились, Даву на каталку и увезли. Сказали, лучшие врачи займутся.
— Лучшие? Врачи?
— Я не понял. Ты там не психуй тоже особо. Мы с Нормой здесь останемся, потому что наших номеров не взяли, а сюда сообщат.
— Куда «сюда»?
— В первую клинику. Я ж говорил. Слушай, все! Будут новости — сообщу.
И опять ничего не понятно. И опять. И опять я, как блять или зять-рать-мать — срать…
На экране телефона вижу сообщение. Аудио. Машинально включил.
— Алек, это Ермес, не удивляйся,…хотя ты уже понял, что наши следят… Фвух! Ты, слов нет, истинный мудак, друг мой. Пидор из пидоров, как говорится. Но… дети не должны страдать за… Короче, я дал команду твоего пацана в нашу ведомственную. Направят. И светочи-офтальмологи уже…. Короче, ты понял. Ваша медицина — дрянь изрядная. Парня будут лечить, как человека. Как людей. Не сервитов — людей. Тебе сообщат. Прав родительских у тебя уже нет, считай. Так что… В двадцать один год он сам тебя найдет, если захочет. Ему лет десять? Ну так оно и выйдет, если ты за хорошее поведение…Так оно, Сеть — свидетель, я того не хотел. Наворотил ты дел! Я понимаю, запутался. Потом задумался. И представил Систему как страшного Левиафана, да? Эх, Алек… Левиафан — это вы. А мы так, вторичное. Китовые какашки. Страшная Система, если хочешь знать, собиралась… Ей выгодно, чтоб ты исчез. Так вот. Мы передумали. Система для блага общества, поэтому… делай, как знаешь. Есть у меня еще одна шальная мысль… А вдруг это не Алек?! Не единичный Шэлтер, а люди уже готовы стать людьми? Готовы знать больше, чем суслик. Готовы думать. Если ты — первый проблеск такого пробуждения, я… мы, Система будем очень и очень рады. Работа пастуха не самая лучшая доля. Сторожевая овчарка живет среди овец и мало чем от них отличается, по совести говоря. Что-то я в сторону… э-э, больше мы не увидимся никогда, не услышимся. За семью не волнуйся. Семья такого клауфила не будет нуждаться ни в чем. Если станет погано на каторге, называй себя истинным мудаком — так легче. Прощай, Алек, сожитель Шэлтер.