В итоге наступило формальное примирение. Поссе переправил Гапона обратно в Стокгольм с помощью все той же госпожи Реймс, сам же вернулся в Петербург. Там он встретился с Карелиным, Варнашёвым, Иноземцевым и другими, еще раз изложил свои претензии к Гапону, заявил, что снимает с себя обязанности председателя союза и редактора журнала (как деликатно говорит Карелин — «испугался грандиозности наших планов»), добился уничтожения протокола «съезда» — и уехал за границу по фальшивому паспорту финского капитана национальной гвардии. На этом фактически деятельность союза приостановилась. Карелин, как казначей, с согласия товарищей разделил остававшиеся в кассе 250 рублей между собой и Михаилом.
Поссе, однако же, ждала расплата. В Брюсселе он перехватил письмо без подписи, написанное почерком Гапона и адресованное его, Поссе, жене: «Ваш муж — предатель». Но это было еще не всё. Обратившись к Неовиусу с просьбой выслать свой настоящий паспорт, Поссе с негодованием узнал, что финский конституционалист-пассивист передал паспорт Гапону (по просьбе последнего). Поссе написал Гапону в Женеву с требованием вернуть паспорт, но письмо вернулось за отсутствием адресата. В течение октября Неовиусу пришлось — по требованию Поссе — искать Гапона по Европе, через Циллиакуса и Соскиса. Наконец, 25 октября паспорт был Поссе получен. В общем, со стороны Гапона это была мелкая и не очень умная мстительность. А злился он, конечно, всерьез. Если эпопея «Графтона» закончилась крахом по совокупной вине всех партий, можно сказать, силою вещей, то новые планы Гапона рухнули (так ему, вероятно, казалось) по вине человека, которому он доверился. Человека, который до последней минуты притворялся его другом…
Что же делал Гапон дальше — с середины сентября по конец октября?
Это темное, провальное время в его жизни. Никогда прежде не было у него, судя по всему, такого ощущения беспомощности, неудачи, бессилия. Рутенберг — с чужих слов — описывает следующую сцену: захмелевший Гапон пытается заказать в парижском ресторане оркестру «Реве тай стогне Днипр широкий». Когда это могло быть? Может быть, именно тогда, ранней осенью.
Оставшись без собственной организации, без дела, без статуса, Гапон в один прекрасный момент принимает решение — капитулировать перед так долго осаждавшими его большевиками. 12 октября нового стиля, через три недели после рокового съезда и через месяц с небольшим после гибели «Джона Графтона», Гапон пишет следующее заявление в ЦК РСДРП:
«Со времени январских событий я бесповоротно решил отдаться революционному движению. Сначала я стремился к соглашению всех революционных партий России для планомерных боевых действий против кровожадного и гнусного самодержавия, но в конце концов убедился в невозможности этого, по крайней мере, „сверху“ и в ближайшем будущем.
Убедившись, я принялся делать попытки создать беспартийный рабочий союз как платформу для создания единой пролетарской партии России.
Теперь, чтобы не создавать новой партии, не дробить еще более сил революционных рабочих и, наконец, чтобы самое дело создания единого рабочего союза шло успешнее — я решил как можно теснее примкнуть к одной из существующих партий.
Делая выбор между революционными и социалистическими партиями, я остановился на Р.С. Д. Р. Партии, а именно фракции „большинства“. Принципы международной революционной соц. демократии кажутся мне всего более правильными, а разъяснения этих принципов и применения их в России всего более соответствующие в данное время боевым задачам великой русской революции. Кроме того — моя поездка в Финляндию и свидание с выдающимися петербургскими рабочими убедили меня в том, что „большинство“ Р.С.Д.Р.П. есть наиболее организованная, а потому наиболее устойчивая и влиятельная сравнительно из всех пролетарских организаций.
По всем этим причинам я решил работать отныне в тесной связи с Ц.К. Р.С.Д.Р.П. Во всех более важных случаях своей общественной деятельности среди пролетариата, когда будет к тому хоть малейшая возможность, я буду предварительно советоваться с организациями Р.С.Д.Р.П. и с Ц.К.».
В общем — капитуляция. Но с оговорками. Оговорки интереснее всего.
«От немедленного вступления в ряды партии меня удерживает пока: а) существующее разногласие в Партии между так называемым большинством и меньшинством; б) что имею еще дело с некоторыми партиями по некоторым революционным предприятиям; в) кроме того, я полагаю, что при победе революции мы непременно и обязательно должны принять меры для перехода всей земли в руки народа на началах уравнительного пользования…»