Гапон

…Песня Георгия Гапона спета окончательно. История с тридцатью тысячами и установленная близость к охранному отделению подорвали его репутацию как политического деятеля».

Какая близость к охранному отделению? Ведь о торге с Рачковским никто, кроме Рутенберга, пока не знал, а о гапоновской «близости к охранному отделению» в 1903–1904 годах было известно всегда, и в дни гапоновской славы. И сам герой 9 января не делал из нее секрета. Но стоило Гапону покинуть лагерь революции — это прошлое сразу же поставили в строку.

А вот — образчик сатиры и юмора, из журнальчика «Зарницы» (1906. № 5) — парафраз знаменитой баллады Саути «Суд Божий над епископом» в переводе Жуковского:

Было «весной» это — стали, как дети,
Все мы о близком мечтать уже лете,
Но о вещах, что тревожили дух,
Было нельзя говорить еще вслух.
Лишь у Гатона, по милости чьей-то,
Люди не тихо шептались, как флейта,
А возвышали бестрепетно тон:
Был со связями епископ Гатон.
Речью коварною вызвал желанье
У бедняков он — идти на закланье…
Кровь пролилась, а виновник всех зол
Скрылся, сутану сменив на камзол.
День вспоминая, епископ кровавый
Думал: «Покрыл свое имя я славой.
Будут теперь на родной стороне
Веки веков вспоминать обо мне».
В край иноземный епископ умчался,
Там по игорным притонам шатался,
Сильно стал меркнуть его ореол…
Грустно Гатон вновь в отчизну пошел.
Здесь, получив неожиданным шансом
Прикосновенность к российским финансам,
Прежний вернуть свой решил он престиж.
Вновь ты, Гатона звезда, заблестишь!
Ах, если б было возможно, без риска б
Жизненный путь проходил свой епископ,
Но даже в лучшем из лучших миров
Жизнь есть не ряд беспрерывных пиров.
Снова толчется Гатон средь рабочих —
Верить ему есть довольно охочих…
Раз сообщил ему кто-то секрет,
Будто его живописный портрет
Будет в участке с почетом повешен.
Тем был епископ премного утешен.
«Для полицейских, столь близких мне, крыс,
Это, он молвил, приятный сюрприз!»
Кротким весельем лицо его дышит.
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Крыс полицейских в округе не счесть —
Все они жаждут принесть тебе честь».
Вот собрались чина разного крысы,
Те безобразны, те стары и лысы,
Те франтовски, на гвардейскую стать.
Лоском отменным стараясь блистать,
Те побойчее смотрели, те кротче,
Все восклицали: Гатоне! Ты, отче,
Тайную власть восприял над людьми —
Наш поцелуй, в знак почтенья, прийми.
И на Гатона — как видно, не всуе —
Градом посыпались тут поцелуи,
Спереди, сзади, с боков, с высоты —
Что тут, епископ, почувствовал ты?
Слышались долго лишь чмоканья звуки,
Да простирались к епископу руки…
В братских объятьях задушен был он.
Так был наказан епископ Гатон.

Автор этого фельетонца — Жак-меланхолик (Яков Гибянский). Рядом — карикатура: художник пишет портрет Гапона за тюремной решеткой (что это значит?). На обороте — другая карикатура: Витте и Дурново припадают к стопам Гапона, одетого по-старому в рясу. Подпись: «Последняя надежда».

Но были и «прогапоновские» публикации. В первом номере журнала «Огни» за вождя «Собрания русских фабрично-заводских рабочих» заступался вновь сблизившийся с ним Стечькин. В «Петербургской газете» за 22 февраля появилась заметка «К письму Георгия Гапона». Некое «беспристрастное лицо» сообщило редакции, что «гапоновцы — беспартийные социалисты, не примыкающие ни к социал-демократам, ни к социалистам-революционерам, добивающиеся социальных реформ мирным путем», что «Петров был искренним другом и последователем Гапона», но потом «из внепартийного социалиста превратился в социал-демократа, мало того, начал вербовать гапоновцев в ряды социал-демократической партии, то есть увлекать рабочих от мирного завоевания улучшений своего быта на путь более рискованный и для рабочих, и для окружающих их». Гапон тоже объяснял поведение Петрова влиянием эсдеков, но сам Петров нигде об этом не пишет. 23 февраля в той же газете напечатана заметка Н. В-ва «У Г. Гапона». Журналист посетил Гапона в Териоках и убедился в том, что тот отнюдь не купается в роскоши. «Георгий Аполлонович, — писал корреспондент, — встретил меня и приехавшего со мною рабочего в темной передней и затем ввел в маленькую, очень бедно убранную комнатку с потертой и поломанной мебелью. Комната настолько мала, что кроватка новорожденного сына Г. А. стоит как-то углом посередине комнаты, загораживая проход… Г. А., указывая на обстановку, сказал: „Вот то ‘палаццо’, в котором живу с женой, и вот та сказочная роскошь, о которой так много писали и у нас и за границей… Так ли живут правительственные агенты?.. Так же скромно мы жили и за границей“». Между прочим, это единственный текст, из которого мы знаем о рождении у Гапона и Саши сына. Когда это произошло? Видимо, в конце января. Гапон был настолько погружен в свои трудно складывавшиеся дела, что никак не отреагировал на это событие, никому о нем не сообщил. Из последующего интервью интереснее всего вопрос про Манасевича-Мануйлова. Гапона спросили, как мог он связаться с таким человеком. «А кто ж его знал? — с ясными глазами ответил Георгий Аполлонович. — …Мы на него смотрели как на секретаря Витте».