Напротив него, на одном из ящиков, устроился Лазарус. «Цепной пёс» Валериуса. Его нетипично мощное для альпа, мускулистое тело напряглось, а в руках замер огромный боевой нож, который он методично точил секунду назад.
— Угомонись, щенок, — прорычал он, не поднимая головы. — Твои вопли ничего не изменят. Мы ждём приказа.
— Приказа? — Дрэйвен резко развернулся к нему, глаза полыхали алым огнём. — От кого? От него? — он яростно ткнул пальцем в сторону Валериус. — Или от этого проклятого Волка?
— Успокойся, — бывший лидер прислонился к стене. Его идеально прямые белые волосы казались тусклыми в полумраке отсека. Он ещё не оправился от раны, его лицо сохранило мертвенную бледность, а движения остались медленными и осторожными. Но он держался с достоинством, пытаясь сохранить хотя бы видимость власти.
— Какие милые мальчишеские разборки, — усмехнулась Изольда, подпиливая ноготок. Её платье, облегающее, с вызывающим декольте, казалось насмешкой над убогостью окружения. В алых глазах плескалась откровенная скука. — Столько тестостерона в замкнутом пространстве. Боюсь, как бы воздух не воспламенился.
Она с циничной усмешкой наблюдала за остальными, словно смотрела дешёвый спектакль в провинциальном театре.
Рядом с ней, скрестив ноги в позе лотоса, замер Малакай. Его губы беззвучно шевелились в молитвах, глаза закатились так, что виднелись только белки. Фанатик вёл безмолвную, страстную беседу со своим божеством, жалуясь, без сомнения, на качество нынешней паствы и окружающую его ересь.
— Вы хоть понимаете, что нами теперь командует убийца высшего? — проскрежетал Дрэйвен. — УБИЙЦА ВЫСШЕГО!
— Зато какой он харизматичный! — мечтательно протянула Изольда, подув на отполированный ноготь. — Наверняка и в постели не обделён талантом. Не зря же эти глупые курочки так вокруг него и вьются.
— Это не шутки, Изольда! — прошипел Малакай, вскакивая с места. Его аскетичное, измождённое лицо исказила гримаса праведного гнева, а в глазах вспыхнул тот самый фанатичный блеск, что за века сжёг не одну души. — Нами правит самозванец! Еретик! Каждый вздох, который он делает в этом мире, — оскорбление для Бога Крови! Мы должны очистить этот мир от его скверны!
— О, опять проповеди, — театрально вздохнул Орион, развалившись на груде каких-то мешков. Его красивое, самовлюблённое лицо выражало вселенскую усталость. — Как же это утомительно. Неужели нельзя страдать молча и с достоинством? В этом хотя бы прослеживается некая эстетика. А ваши крики просто безвкусны.
В самом тёмном углу, почти слившись с тенями, застыли близнецы, Никс и Эреб. Сидели плечом к плечу, неподвижные, как изваяния из слоновой кости, их идентичные алые глаза пусто уставились в стену, видя нечто, недоступное остальным.
Рядом, в ещё более глубокой тени, притаился Сайлас. Худощавый, закутанный в тёмные одежды с высоким воротником, он был живым воплощением молчания. Его наблюдательный взгляд скользил по сородичам, и никто не мог бы сказать, что творится за этой непроницаемой маской.
— Мы должны придумать, как разобраться с этим проклятым капитаном! — продолжал рычать Дрэйвен, сжимая кулаки до хруста костяшек. — Так больше продолжаться не может! Это унижение!
— Слова достойного сына своего народа! — поддержал Малакай, его тощий палец с потрескавшимся ногтем затрясся в воздухе.
— Прекратить! — голос Валериуса прозвучал хрипло, но в нём сохранились властные нотки, заставившие всех замолчать.
Он медленно обвёл взглядом своих подчинённых.
— Ваши споры бессмысленны. Мы принесли клятву. Нарушить её — значит покрыть себя вечным позором.
— Но он унижает нас! — не сдержался Дрэйвен.
— Валериус прав, мы связаны клятвой, — подняла усталые глаза Элара. — Любое действие против капитана будет её нарушением. Вероятность успешного бунта очень мала.
— Совершенно верно, — раздался спокойный голос Кассиана. Хранитель знаний, выглядевший старше остальных, даже не поднял головы от древнего фолианта, который перечитывал в сотый раз. — «Клятва, данная под сенью крови, крепче стали и вековечнее камня», — так гласит Кодекс Отчаяния. Нарушивший её обрекает свою душу на уничтожение. Вам это нужно?
— К тому же, — внезапно подал голос Сайлас, — все наши разговоры слушает бортовой искин. Всё самое сочное узнает капитан. Очень недальновидно строить козни против него в его же доме.
Все разговоры мгновенно стихли.
Слова Сайласа повисли в тишине, как приговор.
Внезапный скрежет отъезжающей бронедвери заставил всех вздрогнуть и инстинктивно приготовиться к появлению угрозы.