— ВОЛК!
Крик Шондры потонул в рёве двигателей и свисте ветра.
Она видела всё. Видела, как ракета ударила в цель.
Видела, как «Нимбус» разваливается на части, как огненным комом падает в воду.
И её мир, безумный, хаотичный, но в то же время надёжный и понятный, на мгновение перестал существовать.
В её голове не было мыслей. Не было страха. Не было расчёта. Был только один-единственный, всепоглощающий инстинкт, который оказался сильнее многолетней выучки, сильнее страха разоблачения, сильнее всего на свете.
Спасти.
Не раздумывая, она переключила двигатели ступы на снижение.
Аппарат терял высоту, но недостаточно быстро. А времени не оставалось.
«Придётся рискнуть… — подумала она. — Вроде, уже достаточно низко, чтобы не разбиться…»
— Эй, ты что творишь? — раздался сверху голос Кармиллы.
Но Шондра не слушала. Перемахнув через борт, она прыгнула.
Прыгнула вниз, в бездну, навстречу ледяной воде.
Полёт длился всего пару секунд и одновременно вечность.
Ветер хлестал по лицу, выбивая слёзы из глаз. Внизу, в воде догорали и погружались обломки «Нимбуса», отбрасывая на волны тревожные, кровавые блики.
«Дура! Какая же ты дура, Шондра!» — пронеслось в её голове, когда холодные объятия океана сомкнулись над ней.
Удар оказался жёстким, но не смертельным.
Холод обжёг, выбил воздух из лёгких.
На миг турельщица отключилась, потеряла сознание.
Солёная вода хлынула в рот, в нос, заставляя панически закашляться. Она начала тонуть, тяжёлая одежда тянула вниз, прочь от блестящей ряби на поверхности океана, прочь от солнца, в непроглядную, враждебную тьму.
И вот, когда лёгкие уже горели огнём, а в глазах плясали красные круги, она позволила этому случиться. Она отпустила контроль, который держала всю жизнь. Она позволила своей истинной природе взять верх.
Боль была острой, но короткой. Словно тысячи иголок одновременно вонзились в её кожу. Она почувствовала, как меняется её тело. Как ломаются и перестраиваются кости, как растягиваются мышцы. Кожа на шее натянулась, и с обеих сторон, с тихим, влажным хлюпаньем, прорезались жабры, тут же жадно втянувшие в себя воду.
Пальцы на руках и ногах удлинились, а кожа между ними натянулась, превращаясь в широкие, упругие перепонки. Позвоночник изогнулся, тело стало более обтекаемым, гибким, созданным для воды.
Боль ушла, сменившись чувством невероятной, пьянящей свободы.
Шондра больше не тонула. Она была частью этого мира. Она вернулась домой, хотя не считала его родным.
Открыв глаза, Шондра увидела всё так же чётко, как на суше. Тёмная толща воды больше не была для неё преградой. Она видела течения, видела стайки испуганных рыб, проносившихся мимо. Видела каждый пузырёк воздуха, поднимающийся от обломков, уходящий на глубину.
И она увидела его.
Волк находился без сознания, зажатый в искорёженном кресле пилота. Его тело безвольно покачивалось в воде, а из разбитой головы медленно вытекала тонкая струйка крови, окрашивая воду вокруг в розовый цвет.
Шондра ринулась к нему, её новое тело двигалось с грацией и скоростью торпеды. Она подплыла к обломкам и попыталась высвободить капитана из ловушки.
Но ничего не выходило. Её тело хоть и стало гораздо сильнее, но не справилось с покорёженным металлом.
И тут она заметила движение.
В воду плюхнулась ещё одна торпеда. Живая.
Тёмная на фоне далёкой поверхности фигура раскинула вокруг щупальца, точно осьминог. Нет, не щупальца. Волосы.
Резким движением они сократились, толкнув её вперёд и вниз.
Шондра с ужасом поняла, что это Кармилла. И сейчас она всё увидит.
Но турельщица сразу же отогнала эту мысль. Спасение Волка — только это сейчас имело значение.
Кармилла поравнялась с ней. Скользнула взглядом по жабрам и ластам Шондры.
В горящих глазах вампирши отразилась усмешка.
А затем её сильные руки без труда разорвали покорёженный металл, освобождая капитана. Девушки подхватили его под руки и устремилась вверх, к далёкому, спасительному свету солнца.
Они вынырнули на поверхность. Кармилла жадно глотала воздух, а вот Шондра наоборот, снова начала задыхаться. Ей пришлось начать обратную метаморфозу — пока частичную.
Перепонки ей всё ещё нужны, чтобы плыть.
Кармилла, с видом театрального критика, которому показали очень плохую, но очень дорогую постановку, лениво усмехнулась.
— Ну надо же, — протянула она. — Наша серая мышка, оказалась не мышкой, а селёдкой! И с какими жабрами! Дорогая, тебе этот перламутровый оттенок очень к лицу. Освежает. Только вот с маникюром беда. Перепонки — это так немодно в этом сезоне!