Они бежали, стараясь держаться в тени, их шаги тонули в рёве сирен. Пару раз они натыкались на патрули, но те были слишком заняты эвакуацией и координацией действий, чтобы обратить внимание на двух беглых ящеров в тюремных робах. Охранники орали в коммуникаторы, размахивали руками и бежали в противоположном направлении. Никому не было дела до двух заключённых.
— Куда мы? — задыхаясь, спросил Змей, когда они, наконец, нырнули в один из технических туннелей, где вой сирены звучал немного тише.
Воздух здесь казался спертым, пахло машинным маслом. Тусклые лампочки освещали лабиринт из труб, кабелей и гудящих распределительных щитков.
— Подальше отсюда, — прорычала Моника, прислонившись к холодной стене и пытаясь отдышаться. — Нам нужен новый план. План побега с Акватики.
— Что? Но мы ещё не отомстили! — повысил голос Змей.
Она посмотрела на него. В её взгляде больше не было отчаяния. Только холодная, безжалостная решимость хищника, которого загнали в угол, но который сумел вырваться.
— Сейчас наша задача — выжить, — коротко отрезала Моника и оскалилась, в красном свете аварийной лампы её зубы блеснули, как лезвия.
— Волк ещё пожалеет, что не убил нас, когда у него был шанс, — не унимался Змей. — И этот слизняк Роберт тоже. Он заплатит за то, что списал нас со счетов.
Они растворились в лабиринте технических коридоров Акватики, как два призрака, две тени. Город не заметил их побега. Пока не заметил.
Я сидел в своей каюте, глядя на экран коммуникатора.
На нём светилось лицо Серены Акулиной. Заставка к её комм-ID.
Звонить или не звонить — вот в чём вопрос.
С одной стороны, эта девушка с глазами цвета тропической лагуны стала единственным светлым пятном во всём этом акватиканском балагане. Она не пыталась меня убить, продать или соблазнить ради выгоды… ну, теоретически. Она просто делала свою работу.
И чуть не погибла во время атаки механических ос.
С другой стороны, звонить ей — всё равно что сыпать соль на свежую рану. Напоминать о себе, о том хаосе, который я принёс в её упорядоченный мир дорогих отелей и вежливых улыбок.
— Соколик мой ясный, — раздался из динамика в углу каюты скрипучий голос Ядвиги. — Ты чего это в экранчик-то уставился, будто там тебе судьбу предсказывают? Али девицу какую углядел, краше моих наливных яблочек?
— Отстань, старая, — буркнул я. — Медитирую. Пытаюсь достичь дзена и понять, почему в моей жизни так много взрывов и так мало спокойных вечеров с книжкой.
— А чего тут понимать-то? — хмыкнула Ядвига. — Характер у тебя, внучок, такой, что сам опасностей ищешь. Вот всё вокруг тебя и детонирует. Ты бы позвонил уже, да и дело с концом. А то маешься, как кот мартовский. Не томи!
Я тяжело вздохнул. Иногда мне кажется, что этот искин читает не только мои биометрические данные, но и мысли. Причём самые постыдные.
Ладно. Решено. Один короткий звонок. Объясниться, извиниться и исчезнуть из её жизни навсегда. Как благородный разбойник из дешёвого романа.
Я нажал кнопку вызова.
Пару секунд шли гудки, а затем заставка сменилась её настоящим лицом. Она сидела всё в той же подсобке для персонала. Уставшая, растрёпанная, но всё равно красивая. Той естественной, неподдельной красотой, которую не купишь ни за какие деньги и не нарисуешь никакой косметикой.
— Волк… — начала она, и её голос дрожал. — Боги, ты мне позвонил… а я не решилась. То, что показывают в новостях… это правда? Ты… ты действительно захватил заложников?
Она выглядела встревоженной, но в её бирюзовых глазах не было осуждения. Только беспокойство.
Я устало потёр переносицу. Вот и началось. Самая приятная часть программы — оправдания. Чувствую себя школьником, которого застукали за курением за гаражами.
— Это правда, Серена. И неправда одновременно, — сказал я, пытаясь подобрать слова, которые не звучали бы как бред сумасшедшего. — Это была вынужденная мера. Власти Акватики открыли огонь по баржам, на которых находился гражданский персонал. Если бы я не притворился террористом, они бы потопили всех. Иногда, чтобы спасти людей, приходится выглядеть как монстр.
Она долго молчала, вглядываясь в моё лицо, пытаясь прочитать в нём правду.
— Я… — она закусила губу. — Я верю тебе, Волк. После всего, что я видела… я верю, что ты не стал бы делать этого без причины. Но что теперь? Весь мир считает тебя преступником.
— Мир часто ошибается, — криво усмехнулся я. — Мне не привыкать. Если бы я получал по гриндольфу каждый раз, когда меня называли преступником, я бы уже купил эту вашу Акватику со всеми потрохами.