— Волк, спасибо, но…
— Я не закончил.
— Давай просто посидим? Тут так красиво и тихо.
— Шони, а ты очень коварна.
— Я⁈ — она приподняла бровь, но в её глазах уже мелькало понимание.
— Да. Ты нашла то, что меня уже не отпустит.
— И что же? — её голос слился с шумом прибоя.
— Твоё умение понимать и твоя красота. Вот, — мои пальцы скользнули в карман штанов, — давно хотел подарить, да всё время отвлекали.
— Волк… не нужно…
— НЕТ, не перебивай. Это подарок от сердца. Надеюсь, тебе понравится.
Девушка опустила взгляд на мою ладонь.
В ней лежал золотой браслет — не броский, но безупречной работы. Цепочка соединяла края длинной полоски металла с выгравированными цифрами.
Шондра замерла. Её пальцы дрогнули, когда я взял её руку и застегнул браслет на запястье.
— Это… это же военный код. Один из тех, что мы использовали во время Второй Межконтинентальной… я его помню…
— Расшифруй, — прошептал я.
Глаза Шондры пробежались по цифрам:
2029251192030 1416611 5212610
Она задохнулась и сглотнула. Её ресницы затрепетали, чтоб сдержать слёзы.
— Ты часть моей души, — произнёс я вместо неё.
— Волк, это… — почти неслышный шёпот сорвался с её губ.
Мои пальцы скользнули под её подбородок, приподнимая лицо.
Наши губы встретились.
Сначала я целовал её нежно — как будто проверяя, не исчезнет ли этот момент, не рассыплется ли в прах, как всё остальное в нашей безумной жизни.
Потом горячее.
Её пальцы скомкали мою рубашку под плащом, она прижалась ближе. Моя рука прошла по её спине, прижимая к себе так, чтобы ничто — ни ветер, ни война, ни весь этот безумный мир — не могло нас разделить.
Её губы… солёные от морского бриза, сладкие от увлажняющей помады…
Наше дыхание слилось с шумом волн, сердцебиение участилось. Я ощущал, как стучит в груди её сердечко за тонкой преградой из ткани.
Становилось жарко, несмотря на прохладный ветерок.
Шони отвечала с нарастающей страстью, она тоже ждала этого момента, сдерживая себя из последних сил. Только мы и больше никого.
Поцелуй из нежного превратился в голодный, требовательный. Я забыл про Кощея, про команду, про весь этот проклятый мир. Существовала только она, её вкус на моих губах, тепло её тела и шум прибоя, ставший саундтреком нашего внезапного уединения.
Мои руки прижимали её ближе, чувствуя каждый изгиб, каждый мускул под тонкой тканью её футболки и коротких шортиков. Я вдыхал её запах — смесь морского ветра и чего-то неуловимо её собственного, родного.
Её пальцы, сначала сжимавшие мою рубашку, нашли застёжку плаща.
Я почувствовал, как они дрожат — от возбуждения или холода.
— Не простудишься? — прошептал я, чувствуя, как её губы скользят по моей шее.
Ответом стал резкий щелчок расстегивающейся застёжки.
Безмолвный сигнал, приглашение, на которое я не мог не ответить.
Шондра никогда не была многословной.
Плащ зашуршал, ложась на холодный камень.
Я уложил девушку на темную ткань, ощущая под пальцами дрожь её тела.
Нужно немедленно помочь ей согреться.
В её глазах в свете луны плескался целый океан нежности.
Я склонился над ней, аккуратно задирая футболку и открывая вид на её грудь, плавно поднимающуюся и опускающуюся в такт её дыханию. Провёл рукой по мягкой, горячей коже. Её грудь упруго поддалась моим ладоням, соски затвердели на прохладном воздухе, и я поймал себя на мысли, что никогда не видел ничего прекраснее.
Каждый сантиметр кожи, открывавшийся мне, был как глава в любимой книге, перечитывать которую — особое удовольствие.
Шортики соскользнули с её бедер легко, будто сами не хотели служить преградой.
Лунный свет скользил по коже девушки, делая её похожей на жемчуг. Превращая каждый изгиб тела в серебристый шедевр.
Она ахнула, когда мои пальцы коснулись влажного тепла между её ног. Мои губы прижались к её шеи. Такой знакомый, такой родной запах её кожи смешался с морской солью.
Металлическая рука осторожно вернулась на её груди, и я услышал тихий вздох, сорвавшийся с её губ. Я нежно массировал и очерчивал кончиками пальцев твёрдый сосок. Шондра выгнулась мне навстречу, прижимаясь всем телом ко мне и показывая, что хочет этого так же сильно, как я.
Её руки скользнули ниже, к застёжке моих штанов, но сразу расстегнуть их не вышло. Пришлось отстраниться и расстегнуть пряжку. Шони лежали передо мной — совершенная, прекрасная в своей уязвимости.