Однако внешне Всеслав-Август, вопреки своему громкому имени, был мужчиной скорее невзрачным. Невысокий, с намечающейся лысиной, которую придворные парикмахеры тщетно пытались замаскировать, и фигурой, далекой от героических пропорций его предков на портретах. Казалось, с каждым поколением династия Грозенбергов мельчала физически, сохраняя неизменной лишь жажду власти во взгляде.
Все, включая нас, капитанов, покорно склонили головы.
В этом зале не было богов войны, был лишь один бог — Император.
Он прошествовал к трону, выдержал театральную паузу, обводя подданных тяжелым взглядом, и начал речь.
Она оказалась такой же предсказуемой, как восход солнца.
Про славную победу, про несокрушимое единство, про мудрое руководство и прочую чепуху, которую печатают на агитационных плакатах. Я слушал вполуха, пока не прозвучали слова:
— За проявленное мужество и героизм, приведшие к уничтожению высшего альпа Зубоскала, повелеваю наградить орденом Копьеносца первой степени капитана… Ростислава-Казимира Волкова!
Имя прозвучало чужим, как будто назвали кого-то другого.
Я настолько сросся со своим позывным, что на миг растерялся.
Бегемот, стоявший рядом, ощутимо ткнул меня локтем в бок.
— Это тебя, герой, — пробасил он. — Шевелись, пока тебе трибунал вместо ордена не выписали.
Я вышел вперёд.
Аплодисменты звучали оглушительно. Я подошел к Императору, приложил кулак к груди и отрапортовал:
— Служу Империи!
Всеслав-Август с видом величайшего одолжения приколол к моему кителю тяжелый орден. Пока он возился с застежкой, я успел поймать взгляд генерала Ремарка. Если бы взглядом можно было испепелять, от меня осталась бы только горстка сажи и орден.
Но на этом представление не закончилось.
Церемониймейстер снова прокашлялся и объявил:
— А теперь, во славу расширяющейся Империи, его величество примет послов и дары от двух новых регионов, присягнувших на верность короне Грозенбергов!
В зал вошли две делегации.
Первая состояла из огромных, похожих на жаб гуманоидов — гвоков. Они важно ковыляли, а впереди несли на паланкине свою принцессу.
Согласно древней имперской традиции, правитель должен взять по одной жене от каждого присоединенного народа, дабы скрепить союз узами брака.
— Принцесса Кваклина Третья из династии Бородавчатых, достойнейшая дочь Глум-Пэ! — объявил глашатай.
Принцесса была… монументальна. Огромная, зеленая, многоглазая, с бородавчатой и явно влажной кожей. Её глаза безразлично взирали на собравшихся, а широкий рот время от времени открывался, издавая булькающий звук.
Впервые в жизни мне стало искренне жаль императора.
Но, как оказалось, это были ещё цветочки.
— И послы Склимских Топей с дарами от их правительницы!
Вторая делегация состояла из склимов — студенистых амёб в герметичных экзокостюмах.
Они выкатили в центр зала большой аквариум на колёсиках, в котором колыхалось нечто.
Нечто желеобразное, полупрозрачное, переливающееся всеми цветами радуги и периодически выпускающее ложноножки.
— Высокочтимая Протоплазма Зыбь-VII, будущая супруга его величества! — с нажимом произнес глашатай.
В зале повисла гробовая тишина.
Даже самые прожжённые циники и льстецы не могли скрыть изумления.
Император Всеслав-Август на мгновение утратил своё величие. Он смотрел на колышущееся желе, и на его лице отразилась вселенская скорбь.
Рядом с ним стояла его старшая жена, императрица Изольда. Её прекрасное лицо было подобно ледяной маске, и лишь едва заметно дрогнувший уголок губ выдавал её чувства.
Она бросила на мужа взгляд, в котором читалось не сочувствие, а чистое злорадство.
Император, собрав волю в кулак, сдержанно кивнул и выдавил из себя улыбку.
Сдержать смех оказалось титанической задачей, даже Бегемот рядом со мной хрюкнул, но тут же сделал вид, что закашлялся.
Начался фуршет.
Музыка сменилась на более легкую, и зал наполнился звоном бокалов и светской болтовнёй. Мы с Беркутом нашли себе тихий угол за фикусом.
— Ну что, герой, каково это — получить цацку из рук того, чей приказ ты послал к чертям? — спросил Беркут, прихлебывая шампанское.
— Награда — чтобы чернь ликовала и знать сохранила лицо, — ответил я, кидая взгляд на разодетую толпу. — Наказание будет потом, в тишине кабинета. Ремарк мне этого не простит.
— Не простит, — согласился Беркут. — Но пока идёт война, такие, как мы, нужны престолу. Слышал последние новости?