Её апартаменты в посольском крыле дворца оказались полной противоположностью моей аскетичной капитанской каюте. Мягкий свет, странные, но изящные предметы интерьера и тонкий аромат неизвестных мне цветов. Мы не говорили. Слова были лишними.
Её кожа под моими пальцами казалась прохладной и гладкой, как шёлк.
Я целовал её синие губы, шею, плечи, и с каждым прикосновением напряжение последних недель, горечь потерь и усталость отступали. Это было не просто желание. Это была отчаянная потребность почувствовать себя живым — возможно, в последний раз.
Мои пальцы нашли на её спине крошечную, почти неразличимую застежку.
Мир сузился до этого единственного пункта, до тихого щелчка, который прозвучал громче любого взрыва. Тяжелая чёрная ткань, шелестя, поползла с её плеч, обнажая голубую, почти сияющую в полумгле кожу. Платье упало на пол беззвучно, как тень.
Она не смутилась, не попыталась прикрыться.
Линзы она уже вытащила, за что я был очень благодарен.
Её глаза, огромные и прекрасные, смотрели на меня с пониманием, в котором ощущалось столько же боли, сколько и желания.
Я уложил её на мягкое ложе, и она утонула в шелках и подушках, словно ожившая картинка с какого-то древнего, забытого полотна.
Мои губы вновь нашли её.
Они спускались по изгибу ключицы, скользили по крутым склонам груди, задерживались на упругих, твердеющих от прикосновений сосках.
Каждый стон, каждый её прерывистый вздох служил наградой и топливом.
Я пил её дыхание, наслаждался вкусом её кожи — сладковатым, но с горьким привкусом чего-то чужого, экзотического.
И тут…
С её головы, будто шапка, соскользнуло нечто серебристо-синее.
Я на миг замер, увидев под париком идеально гладкую, сияющую синевой кожу.
Она была абсолютно лысой.
Лиланда открыла глаза и, проследив за моим взглядом, залилась краской.
— Ой.
Я не смог сдержать смеха. Тихого, но искреннего.
— Так вот какие секреты хранит посольская делегация! — выдохнул я.
— Да, мы лысые, — смущенно, но с вызовом ответила она. — Экономия на шампуне, знаешь ли. И никакой утренней укладки. Сплошные плюсы.
Я снова рассмеялся и притянул её к себе, целуя в гладкий, как бильярдный шар, череп.
Этот маленький нелепый момент снял последнее напряжение.
Осталась только чистая, незамутненная страсть.
Её руки скользнули под мою униформу, и её прикосновение, такое же прохладное, заставило меня вздрогнуть. Китель, накрахмаленная рубашка, брюки — всё это летело прочь. Между нами не должно было остаться больше преград. Ни тряпок, ни званий, ни памяти о войне. Только кожа к коже. Жар к прохладе.
Когда я вошел в неё, она изогнулась, тихо вскрикнув, и её синие губы вновь прижались к моим. Это был не крик боли, а звук обретения, последнего штриха в картине нашего обоюдного безумия. Её ноги обвили меня, её пальцы впились в спину, с каждым движением оставляя на коже следы.
Мы двигались в нарастающем, отчаянном ритме, подчиняясь лишь голой, животной потребности. В этом соединении не было настоящей нежности. Это был акт взаимного спасения, штурм последней крепости, за стенами которой оставались смерть и одиночество.
Я терял себя в ней, в её влажной, сжимающейся теплоте, и с каждым толчком куда-то уходили тени погибших друзей, скрежет брони, леденящий вой альпов. Оставалось только это: пьянящее чувство жизни, пульсирующей в самой гуще тьмы.
Лиланда двигалась подо мной, и я чувствовал, как внутри нарастает волна, готовая смести всё на своем пути. Её стоны стали громче, резче. Её тело напряглось, а потом вздрогнуло в немой судороге, и это стало моим последним сигналом.
Я закрыл глаза, отдаваясь этому ощущению. Яростный взрыв в моей черепной коробке, ослепительная вспышка, обратившая в пепел всех призраков, что сидели в моей голове.
На несколько секунд наступила абсолютная, блаженная тишина.
Тишина, которой я не знал уже много лет.
Я рухнул на неё, тяжело дыша, и впервые за долгое время почувствовал не просто облегчение, а покой.
Мы лежали, сплетенные воедино, слушая, как бьются наши сердца, — два сбившихся с ритма механизма, которые нашли друг в друге временное пристанище… хотя нет. Три — у флоксийцев сердца парные.
Я не спешил двигаться или говорить.
Просто ощущал прохладу её кожи под своей, тонкий цветочный аромат её тела, такого хрупкого и одновременно сильного. Потрясающая женщина, холодная снаружи, горячая внутри. Во всех смыслах.
— Если все флоксийки такие, то я не понимаю, почему ваша раса ещё не захватила планету, — пробормотал я ей в шею. — Вы бы могли просто обезоружить всех врагов, уложив их в постель.