– Это неправда! – крикнул Гарфилд им вслед. – Меня заботят многие вещи помимо меня самого. Меня заботит моя лазанья. Меня заботит моя кровать, и мой дом, и моя улица! – Гарфилд понял, что его слушатели уже далековато, и стал кричать еще громче, чтобы те могли его слышать. – Моя когтеточка и мое креслице! Мое креслице по-настоящему заботит меня! Оно такое мягкое... – тут веки Гарфилда отяжелели, его голос стал тише, а потом перешел в тихое урчание, – такое удобное...
Он медленно пролез через дверцу для домашних животных и направился к креслу. На полпути он остановился, чтобы насладиться великолепной тишиной пустого дома. «Мое, все мое! – счастливо думал кот, запрыгивая на кресло и протягивая лапу к пульту. – Я снова чувствую себя императором в своем дворце». Гарфилд сделал несколько кругов, прежде чем начать устраиваться в кресле. Но как он ни ложился, его любимое креслице по какой-то неведомой причине не казалось сегодня очень удобным. Более того, от него разило запахом Оди. Видимо, пришло время сменить чехол. Он устроился поудобнее, насколько ему позволило кресло, и уставился в телевизор, увеличив громкость.
«Лесси убежала!» – послышался безумный детский голос. Глаза Гарфилда округлились, и кот переключил канал. «Снупи, домой!» – вопил коротко стриженый мальчик в свитере с узором в виде зигзагов. Щелк! «Где ты, Старый Брехун! Где ты, дружище!» – всхлипывал тощий дядька с дробовиком. Щелк!
Новый клип Снуп Дога. Щелк! Свора борзых с лаем гонится за механическим кроликом. Из громкоговорителей доносится голос ведущего: «Поприветствуйте Спи-и-и-иди! Старт дан, соревнование началось!»
Гарфилд покачал головой. «Пять сотен каналов, а смотреть нечего», – пожаловался он пустому дому. Щелк! Кот выключил телевизор и погрузился в беспокойный сон, прерываемый крикам маленьких мальчиков.
Через несколько часов его разбудил расстроенный голос Джона. Тот сидел на кухне и разговаривал по телефону, рядом лежала пачка объявлений о пропаже собаки.
Интересно, найдется ли у Джона время, чтобы меня покормить.
«...в нем около семи килограммов. Коричневато-бежевый, с грустными глазами. Наверное, из них текут слезы».
– Минутку, – сказал Джон в трубку. – Уже иду! – крикнул он в направлении двери. – Я предлагаю вознаграждение, – говорил он в трубку, направляясь к двери. – Он откликается на... – Джон распахнул дверь и чуть не выронил телефон, когда увидел Лиз, которая стояла на пороге и улыбалась. Он нащупал на телефоне кнопку отключения.
– Привет, Джон, – весело сказала Лиз.
– Ч-ч-что ты тут делаешь? – Джон хватал ртом воздух. Неделю назад он ни за что бы не поверил в это, но в данный момент Лиз была последним человеком, которого Джон хотел бы видеть.
– Мы же собирались поужинать, помнишь?
Гарфилд приподнялся. Кто-то сказал «ужин»?
И тут Джона осенило.
– Верно! Ужин! Конечно. Мы двое. Едим. Вместе, – запинался он.
Двое, конечно, хорошо, но три – это больше и поэтому лучше.
Лиз была поражена:
– Ты забыл?
Гарфилд тоже был поражен. Как можно забыть о такой вещи, как ужин?
Джон, который и в самом деле забыл, отчаянно пытался найти ответ.
– Конечно же, нет! Я просто был, хм, э-э-э, очень занят! Видишь ли, срочная работа. – Он попытался принять вид человека, обремененного «важной работой», из-за чего стал выглядеть так, как будто у него разыгралась морская болезнь. – Нет, хватит, – мрачно произнес он. Его плечи поникли: – Я не могу врать тебе. Я должен тебе кое в чем признаться.
Гарфилд наблюдал за ними со своего священного кресла, его глаза становились все круглее. Дамы и господа! Представляю Вам рубаху-парня, Джона Арбакла!
Лиз внимательно смотрела на Джона, ожидая, что тот снова заговорит.
Он сделал глубокий вдох:
– Ну, это не совсем признание. Скорее, констатация. То есть заявление. – Джон запинался, на его лбу стали проступать капли пота.
Глаза Лиз заблестели:
– Мне так нравится, когда ты такой.
– Какой? – нервно спросил Джон.
– Неловкий. Это так мило! – хихикнула она.
Поживи здесь с мое, и ты так насмотришься на его неловкость, что вовсе перестанешь обращать на нее внимание.
– Это была одна из причин, по которой я была влюблена в тебя в старших классах, – смущенно добавила она.
Джон не мог пошевелиться. Даже капли пота на его лбу больше не двигались.