Заступавшие на дежурство врачи и медсестры прошли через загроможденное носилками приемное отделение и в туннеле разделились.
– Я попрошу позвать тебя, если ты мне понадобишься, – сказал Давид Вальтеру.
А Полиак махнул на прощание рукой:
– Ну ладно, до скорого.
Вальтер вслед за двумя медсестрами вошел в свой блок и направился прямо к Грину, который регулировал капельницу у ампулы с плазмой.
– Все в порядке?
– Если можно так выразиться.
– Пояснишь?
– Сию минуту.
Грин в последний раз проверил, хорошо ли сидит в вене раненого троакар, потом, вытерев о халат испачканные кровью пальцы, взял Вальтера под руку, отвел его в угол палатки и вполголоса описал ситуацию.
– Так вот. Пока все без особой сумятицы. Второго нужно убрать. Только что умер.
Он показал подбородком на лежащую в начале ряда с четной нумерацией человеческую фигуру, укрытую с головой шерстяным одеялом цвета хаки. Затем повернулся в другую сторону.
– Подготовься к серьезным неприятностям с первым номером: проникающее ранение грудной клетки. Он под кислородом. Большая потеря крови. Давление низкое, но уже час как стабильное.
Один – исповедуясь, другой – внимая ему, они прошли вдоль нечетного ряда, вплотную к походным койкам, поскольку практически все пространство между двумя рядами было заставлено высокими плетеными корзинами, забитыми бельем и прочим имуществом; эти же корзины, накрытые белыми простынями, превращались при надобности в столы.
– Пятому запланирована ампутация. Сильный, но классический шок. По всей видимости, выдержит. Еще один источник неприятностей для тебя – это с другой стороны, восьмой – множественные осколки. Парня подобрали не сразу, потому что в ходе боя он оказался на отшибе. Ты сам увидишь: со стороны левой ляжки идет неприятный запах. Рана чревата нехорошими последствиями. Если начнет вздуваться – сразу же в операционную. Естественно, антибиотики. За десятого тебе нечего беспокоиться. Правое полушарие практически отсутствует. Полная кома. Нельзя ни прикасаться, ни транспортировать. На всякий случай, как видишь, я вливаю немного крови. Внешне он уже на том свете, но что касается боли, то тут никогда не знаешь. В случае чего – морфин, понемногу.
– Это все?
– У остальных ничего особенного. В общем, ты меня понимаешь… Не берусь утверждать, что там все хорошо, но это обычные вещи. Истории болезни найдешь на столе: они на виду.
– Пойду посмотрю, – сказал Вальтер.
Он знаком подозвал Джейн. Слушая Грина, он машинально следил взглядом за манипуляциями медсестер. Они тоже потолковали между собой с обеспокоенным видом, сдающие смену и заступающие на работу, одни, сбрасывая с себя голубые халаты, другие, надевая их.
– Джейн, пожалуйста, я начинаю заниматься всеми, койка за койкой, через пятнадцать минут. А пока вы наблюдайте прежде всего за первым и пятым. Гармония пусть займется восьмым. Откиньте одеяла и проверьте, нет ли у кого-нибудь кровотечения.
Грин исчез за ширмой кабинета и вернулся к Вальтеру в накинутой на плечи шинели.
Странно, после двенадцати сегодня никакой артиллерийской стрельбы.
– Они передислоцировались в другое место. Кстати, триста первый госпиталь проехал мимо нас вперед.
– Ясно. Я бы не сказал, что это некстати. Мне все порядком осточертело.
– Иди поспи.
– Если смогу. А кстати, свет у нас сейчас есть?
– Есть, есть, мне удалось сделать себе личную отводку. Даже радиоприемник работает.
– Так, – сказал, смеясь, Грин, – это признак того, что скоро придется перебираться в другое место.
Вальтер направился к кабинету. Оттуда вышел санитар, он поставил на стол чашки и кофейник с дымящимся кофе.
– Спасибо, – поблагодарил Вальтер.
Он сел в маленькое складное кресло перед папками, которые, прежде чем ознакомиться с их содержимым, разложил на четные и нечетные номера. Обратить внимание на три элемента: характер ранения, была ли сделана операция и последняя запись Грина. Это заняло у него не больше десяти минут. В любом случае, пока сам не осмотришь раненых, четкого представления о ситуации не получишь. Он взял из плетеной корзины чистый халат с длинными рукавами, облачился в него, надел поверх еще фартук, взял со стола стетоскоп и аппарат для измерения давления. Сначала направился к первому. Подбежала Джейн, которая вместе с двумя санитарами занималась выносом второго, стараясь сделать все как можно незаметнее, хотя, к сожалению, эта процедура слишком бросалась в глаза.
– Нет, не надо, – сказал он, – продолжайте ваш обход.
Он ввел правило, согласно которому без особой необходимости не следовало подходить к одной койке вдвоем; благодаря этому наблюдение за палатой получалось более равномерным и всеобъемлющим. Сам он постоянно находился в движении, обходя палату против часовой стрелки. Дойдя до двенадцатого, возвращался к первому. В принципе это было непрерывное движение, которое, естественно, он прерывал, когда та или другая медсестра обращала его внимание на какое-нибудь показавшееся ей не терпящим отлагательства обстоятельство.
– Я только собиралась поменять ампулу с плазмой. Эта подходит к концу.
– Хорошо.
Он обогнул койку, не обращая больше внимания на медсестру, укреплявшую на кронштейне новую ампулу, чтобы затем соединить ее с трубкой, ведущей к левой руке. На правой руке он проделал обычные измерения: пульса и давления. С этим все было относительно нормально. Легким кивком головы он дал это понять раненому, который быстро и отрывисто дышал под кислородной маской, и взгляд последнего посветлел. Вести какие-либо разговоры не имело смысла. За многие месяцы работы в реанимации Вальтер хорошо усвоил, что это безъязыкая служба. За очень редким исключением обессиленные люди, о которых он заботился, не стремились разговаривать. Разумеется, когда им было больно, они кричали, стонали, но почти всегда без слов или же если что-то и произносили, то только одно слово, повторяемое до бесконечности, на все лады, пока какой-нибудь укол не прерывал его. Чаще всего они казались дремлющими, но под прикрытыми веками угадывалось самое бдительное внимание. Соответственно мысли выражались главным образом с помощью знаков, и в этом было одно преимущество: устранялось такое понятие, как национальность, и даже не имело значения, к своему лагерю принадлежит раненый или к противоположному. По несколько иным причинам Вальтер требовал от своих медсестер, чтобы они разговаривали с ним только тихо, в стороне от коек и ни в коем случае не на ухо. Дело в том, что все эти лежачие немые, у которых тревога за свою жизнь обостряла внимание, имели склонность истолковывать в неблагоприятном для себя смысле любой, как им казалось, имеющий к ним отношение жест. А что касается тех, кто пребывал в коме, то поди-ка догадайся, в чем они отсутствуют, а в чем присутствуют; лучше уж на всякий случай соблюдать осторожность. Так что в палате царила относительная тишина, которую нарушало множество звуков, доносившихся извне: хождение взад-вперед санитаров, тарахтенье моторов санитарных машин и электрогенераторов, голоса людей, проходивших между палатками, стрекотание насекомых, порой далекие разрывы снарядов, ритм которых иногда становился столь частым, что они сливались в непрерывный гул, длившийся и час, и два, а то и больше.