Кабыздох гавкнул еще пару раз и умолк. И, словно принимая эстафету, вдалеке завыл кто‑то совсем иной… Странный вибрирующий звук, который не могла издать глотка обычного человека и даже мутанта, пробился через множество перекрытий, через баррикады и заваренные наглухо двери. Пронзил щиты из броневого армированного пластика на немногочисленных блокпостах, загудел в заминированной вентиляции и пустых трубах водопровода, испещренных дырками от сверл и буров поисковиков — водоносов.
Кто или что‑то — выло, то поднимая голос (если это можно было назвать 'голосом') к пронзительно — визгливым нотам, которые, казалось сверлят ушные раковины, то опускаясь до глухого утробного рыка, грохочущего, словно камнедробилка. Звук, леденящий кровь в жилах, все тянулся и тянулся, не смолкая. И, будто вслушиваясь в каждую ноту, боясь перебить ее даже случайным стуком сердца, тревожно затих весь анклав. Лишь тихо гудели генераторы, обращавшие прометий в свет и убийственное напряжение в проволочных заграждениях.
Наконец вой рванул вверх, словно стартующая ракета, и затих на немыслимо высокой ноте, от которой у Владимира заныли зубы. Почти сразу же с противоположной стороны чуть ближе, кто‑то ответил булькающим рыканием, немного похожим на гулкий утробный хохот. В нем отчетливо звучала издевка, злобная, торжествующая… Хотя скорее всего так лишь казалось, потому что в обоих голосах, что перекликивались меж собой, не было ничего человеческого.
Вернее — уже не было. Ни в том, ни в другом…
Стукнула дверь, пахнуло фармацевтикой и спиртом. Даже не открывая глаз Боргар мог сказать, что пришел мортус. Как и предшествующий инженер — археолог, со сводкой.
— Умершие, раненые, карантинные, — коротко сообщил мортус.
— Мейер… — неожиданно произнес Владимир. — Скажи, где мы ошиблись? В чем я ошибся?
Только сейчас мортус заметил, что взгляд у неизменно хладнокровного и выдержанного арбитра потерянный, воспаленно — блуждающий. В нем не было страха, но плескался океан усталости и душевной боли.
— Не понимаю, — честно признался медик.
Арбитр немного помолчал, кривя тонкие губы. И сказал:
— Месяц… всего месяц, и города, считай, уже нет. Мы, еще Теркильсен на юге. Три с половиной тысячи человек у нас, семь у губернатора. Две зоны на северо — востоке, еще неизвестное число рассеяно по городу. Завод органического синтеза, две пищевые фабрики. Коксовики и те, кто заперся в комплексе электролитического рафинирования… И все. В общей сложности не более ста тысяч изолянтов. Но ведь в Танбранде жило семьдесят миллионов! Как мы все потеряли? Почему так быстро?! Мы же почти вернули все под контроль, мы наладили снабжение и оборону, в какой момент все рухнуло?
Мортус даже вздрогнул от искренней, яростной боли, что прорвалась в словах арбитра. Вздрогнул, но сразу взял себя в руки и лишь грустно улыбнулся, без тени насмешки.
— Никто не в виноват… — сказал Мейер. — Никто… И одновременно — все.
— Так не бывает, — тихо вымолвил, почти прошептал Боргар. И сказал, по — видимому цитируя какой‑то заученный наизусть текст. — Любой результат есть следствие последовательных действий. Действия совершаются людьми. Следовательно, всегда есть тот или те, чьи действия привели к соответствующему исходу. Действия, приведшие к успеху, надлежит поощрить. Действия, приведшие к неудаче…
Арбитр умолк.
— Да, нельзя сказать, что в итоге мы особенно преуспели, — заметил мортус, продолжая несказанное. И голова Боргара качнулась, то ли от усталости, то ли в скупом жесте согласия.
— Но так всегда бывает, — Мейер опустился на стульчик, все еще хранивший тепло тела инженера — археолога.
— Всегда? — не понял Владимир.
— Да. Если посмотреть на общее развитие ситуации беспристрастным взглядом, то мы увидим классическую картину стремительно развившейся пандемии. А такого рода бедствия всегда в общем то одинаковы в своем успехе. Первые тревожные сигналы тонут в общем информационном шуме. Когда они становятся слишком явными, то маскируются под угрозы иного характера. А затем взрывообразно развиваются, если управленческие структуры парализованы иными проблемами, которые на тот момент кажутся первоочередными и самыми опасными. Реакции запаздывают всего на один шаг, но как правило этого достаточно, чтобы потерять все. Постфактум становится очевидно, где и когда были пропущены первые звонки, что как следовало делать. Но обычно в это время уже поздно.