Юрий Андреевич не мог оторвать взгляд от рассыпавшихся веером писем. Ему было страшно к ним прикоснуться и в то же время мучительно хотелось прижать их все к груди и расплакаться.
«Письма – крылья убитой чайки – распластались...» - внезапно вспомнились ее последние стихи.
В кабинет влетел запыхавшийся Петренко.
- Ну? – нетерпеливо спросил Юрий Андреевич.
- Она ушла, точнее, уехала. Дежурный сказал, что ее ждала машина.
- Этот идиот хоть спросил, как ее зовут, кто она, откуда?
- Я захватил журнал регистрации посетителей.
Юрий Андреевич выхватил из рук остолбеневшего адьютанта объемистую тетрадь. Буквы расплывались перед глазами. «Вероник Смитсон, 24 года, гражданка Канады, проездом»
- Товарищ генерал, вам нехорошо? Может, доктора? У вас же совещание через пятнадцать минут.
Генерал обессиленно махнул рукой.
- Ты, Володя, иди. Хотя постой, принеси-ка мне коньяку. А совещание отмени, придумай что-нибудь.
- Но старшие офицеры уже собрались в приемной...
- Это приказ! Скажи, что я уехал, заболел, умер... Пожалуйста...
2
«Здравствуй, Верочка! Сегодня набрался смелости и решил написать тебе. Адрес стащил у твоего бывшего одноклассника и моего теперешнего друга Сашки. Он заступил на дежурство, а я воспользовался случаем. Сашок давно рассказывал о тебе, давал читать твои стихи.
И с тех пор я мечтал с тобой познакомиться. Как часто бывает в жизни: некоторые вещи происходят совершенно неожиданно. Вот и для меня твой приезд в Ленинград стал полной неожиданностью. До этого я думал о тебе, как о какой-то отвлеченной девушке, которая, как и я, пишет стихи и мужественно переносит пренеприятные последствие тяжелой травмы позвоночника (две операции в семнадцать лет – шутка ли!).
А когда увидел на нашем холостяцком курсантском пикнике, растерялся. Мы сидели у костра, его искры отсвечивали в твоих глазах, а я думал, не сон ли это? Я вспоминаю свою неуклюжую попытку объяснения, и мне становится стыдно. Мне почему-то и в голову не приходило, что у тебя кто-то есть, и я права не имею на что-то надеяться.
Как только ты уехала, сразу стало как-то скучно и пустынно. Я прохожу мимо тех мест, где мы гуляли вдвоем, вспоминаю, улыбаюсь. Иногда прихожу на набережную, смотрю на отражения огней в Неве и думаю, думаю. Почему тебя здесь нет? Ю.П."
«Здравствуй, Верочка! Всю неделю я ждал твоего письма. Каждый день бегал за почтальоном, но он меня не радовал. А вчера загадал: если сдам экзамен на «пятерку», придет от тебя весточка. И все сбылось, как в сказке.
Может быть, ты удивляешься, может быть, сердишься, а может, смеешься тому количеству писем, которыми я забросал тебя. Но мне так приятно посидеть с листком бумаги и потолковать с тобой хотя бы таким образом. А здесь с кем поговоришь? Даже с близкими друзьями не хочется. Ведь они, чуть что: «Не бери в голову, не расстраивайся, будь проще!». Я понимаю, что они желают мне добра, но не могу я проще!
А тебе напишу – и успокаиваюсь, забываю, что получил «втык» от командира или наряд вне очереди. А иногда, не поверишь, хочется, чтобы кто-нибудь просто поговорил с тобой ласково, а не языком приказа или грубым казарменным жаргоном. Поэтому пиши, прошу тебя!
Закончилась сессия, и теперь во весь голос можно сказать: «Второму курсу – конец!» Даже не верится. Я сейчас сижу в классе один. Все разбежались: кто в увольнение, кто в казарму. В классе страшный беспорядок. Шкафы нараспашку, книги, тетрадки, шпаргалки разбросаны по столам и полу. Ветерок, врываясь в окно, тихонько ворошит их. Послезавтра выезжаем в летние лагеря, а потом – отпуск. Ю.П.»
«Дорогая Верочка! Пишу тебе из Заветинского. Здесь расположился наш лагерь. Первые три дня все мыли, чистили, выбивали, словом, устраивались. Сегодня, слава богу, все закончилось. День выдался отличный, светит солнышко. Времени – десять утра. Я ушел на лесную полянку, расстелил одеяло, загораю. Один, никто не мешает, только я и ты. А вот меня навестил огромный лесной шмель. Пожужжал рядом, уселся на цветок. На деревьях поют птички, да так звонко. Жалко, что я не знаю, как они называются.
В общем, можно сказать, что лето началось. Вечером комары здорово донимают. Я уже убил, наверное, штук двести. По ночам еще холодновато в наших домиках-бочонках, приходится укрываться двумя одеялами. Вот так мы живем в ожидании «неумолимо приближающегося отпуска».