Он сел, моргая от яркого утреннего света, что пробивался сквозь рифлёную решётку и щели двери, сначала он решил, что всё произошедшее — побои, Верона, дым, крики, человек в броне — было всего лишь кошмаром и прекрасным сном одновременно. Но это не объясняло, почему он чувствовал себя так хорошо. Он провёл рукой по груди, где раньше ощущал боль, и не нашёл ни синяков, ни ран вернее нашёл бледное их подобие, даже от старых он осмотрел свои руки и ноги — нигде не было ни царапин, ни следов от ударов за редким исключением самых застарелых травм.
«Что это было?» — прошептал он, пробуя встать, что, кстати, к его собственному удивлению, получилось, ведь мышцы не болели, как и суставы с костями. Осторожно он сделал шаг, потом другой, проверяя, не подведёт ли вдруг его здоровье, но всё было в порядке. Он был почти бодрым и только слегка уставшим, хотя, скорее, даже не так, а просто не проснувшимся. Одно не давало ему покоя. Вернее, даже не одно, а сразу несколько фактов: странный привкус во рту — что-то металлическое, сладковатое, как лекарство, и многочисленные следы уколов и инъекций на теле, а ещё следы присосок на груди, будто он побывал на полном обследовании у врачей и на лечении одновременно.
Гарри провёл языком по зубам, но ничего необычного не нашёл. Он снова осмотрел свои ладони, потом потолок чулана и снова сел на матрас, не зная, что и думать. Ситуация вгоняла его в ступор, и это, если мягко говорить. Всё было неправильно, совсем неправильно, но вот что было правильным: визит Дадли Дурсля и его кузена.
Дадли, хотя и не был идеальным другом, был, пожалуй, единственным светлым пятном в этом месте. Он приносил ему еду, когда Гарри был голоден, иногда защищал его перед друзьями или одноклассниками. Он не всегда был добр с Гарри, но в сравнении с его родителями, которые называли его уродом, выродком и свиньёй, он был почти, что ангелом воплоти. Именно Дадли рассказал ему, что его на самом деле зовут — Гарри, а не теми оскорбительными словами, которые использовали Дурсли. Это была одна из немногих правд, которые Гарри знал о своём прошлом. Хотя скорее даже единственной, ибо в остальную ложь он не верил, не хотел верить.
— Ну вот и я, — раздался стук в дверь. — Гарри, ты там?
Гарри поднял взгляд на дверь. Дадли собственной очень тихой персоной на цыпочках вошёл в чулан, неся в руках контейнер с едой. — Я тут это… принёс тебе обед, — сказал Дадли, поставив контейнер на пол. — Прости, что не смог сразу, но… ты же понимаешь, отец опять нажрался и.
Гарри посмотрел на кузена с благодарностью, да, сейчас он был сыт, но он прекрасно знал, что голод вернётся, и скорее рано, чем поздно. А потому он с искренней теплотой «Спасибо друг, ты самый лучший» отблагодарил кузена. А потом и вовсе взволновался: — что это? — спросил он, указывая на краснеющий фингал у Дадли под глазом.
— А не волнуйся, Гарри, просто Пирс Полкинс придурком оказался, не обращай внимания, он у меня завтра прощения просить будет, — ответил Дадли, разминая внушительные для его-то возраста кулаки, костяшки на которых не заживали, казалось бы, что никогда.
Но вдруг Дадли выглянул за дверь, и на его лице отразилось опасение. Он посмотрел наверх, в коридор, где по лестнице топал его отец, спускаясь вниз.
— Так, гарри, мне пора. — Сказал он, выскакивая за дверь — Пап, мам, я в ванную! — кричал он вовсю шифруясь.
Глава 2. Праздник к нам приходит. (исправлено)
Прошла неделя с той встречи с Шепардом и возвращения назад. Верон, на удивление, прекратил пить, во всяком случае пока что. Как будто в честь начала учебного года или, возможно, под каким-то другим предлогом, он не подходил к Гарри, не беспокоил его. И даже вот ведь удивительно, прикладывался к бутылке лишь раз в несколько дней, и то по бокалу, не больше, что для Гарри было, ну прямо скажем, удивительным событием. Ведь для дядюшки Верона Дурсля это был почти что «сухой закон».
Ещё больше удивления вызвало то, что дядюшка Верон на фоне раздражительности от трезвого образа жизни его не бил. Одним словом, «удивительное рядом», как говорится. Но не так всё было удивительно, как кажется. Ларчик просто открывался: дело в том, что Дурсль банально, ну, как бы это сказать помягче, пересрался.
Буквально на следующий день после инцидента он, когда Гарри не было в его каморке, зашёл в чулан, где держали мальчика Дурсли. Зашёл и включил свет, внимательно всё осматривая. Интересовали всё же морального урода следы преступлений, и то, что он там увидел, ему не понравилось: столько крови и блевотины после его «воспитательных мер» с мальчишки до этого не натекало никогда. Вот и дошло до мужика, что палку он перегнул, а ненормальное исцеление мальчика — это не ужас, а даже, наоборот, впервые за всю историю проявлений этой ненормальности в их доме — благо.