– Доктор Пюиг, где вы провели вечер?
– В кино, и я вам об этом уже говорил.
– Один?
– Да, я и это уже сказал. Не понимаю, зачем устраивать еще один допрос?
– Доктор Пюиг, здесь вопросы задаем мы, здесь не ваш кабинет, это вы понимаете? Хорошо, значит, ваша жена не захотела пойти с вами в кино, а когда вы вернулись домой, она была мертва – верно?
– Верно, я увидел открытую дверь в квартиру и следы драки в гостиной, а окно…
– Да-да, это мы знаем, это вы нам уже рассказали.
– Я вам уже все рассказал.
– Нет, вы не сказали, понравился ли вам фильм.
– Понравился ли мне фильм? Вы что, издеваетесь надо мной? Только что убили мою жену – и вы хотите, чтобы я говорил о фильме?
– Не надо так это воспринимать, мы просто спросили, мы и сами любим ходить в кино. Ничего себе там телка в кассе сидит, а? Рот огромный, губы толстые, а мне, например, стоит увидеть негритянский рот на лице белой женщины, всякое сразу лезет в голову, ничего не могу с собой поделать, – вы, кажется, называете это «фантазмами»?
– Мне нет никакого дела до ваших фантазмов.
– И напрасно, потому что эти толстые губы для вас имеют большое, даже решающее значение. Они не только несомненно творят чудеса в койке – уж извините, не могу про это не думать, – они ведь еще шевелятся, когда разговаривают, эти толстые губы… так вот, этот огромный рот говорил про вас весьма неприятные вещи.
– И что же кассирша про меня сказала?
– Этот шевелящийся рот – лучшее, что было за весь вечер, одни рты красивы, когда говорят, другие – когда молчат, а с этим все проще простого, этот красив всегда, что бы ни делал.
– Так что же кассирша про меня сказала?
– Что она вас сегодня вечером не видела. И вот какая незадача – не она одна, билетерша тоже вас не видела, только у нее, знаете ли, рот совершенно никакой.
– Фотографии лет десять, не меньше, меня на ней едва можно узнать, и они не могут судить по этому клочку бумаги, просто смешно.
– Вы правы, было бы – как вы сказали? – ах да, было бы смешно, если бы мы ограничились этой паспортной фотографией, тем более что вы и в самом деле с тех пор несколько постарели, что есть, то есть, но не беспокойтесь, мы ведь тоже свое дело знаем, работаем на совесть… видите вон то зеркало? – так вот, у обеих дам было предостаточно времени, чтобы вас разглядеть, даже очень внимательно, и обе подтвердили, что сегодня вечером вас не видели. Ни та ни другая такого не помнят.
– Не помнят, что меня видели, или помнят, что не видели? Вы их спрашивали? Это ведь не одно и то же: не помнить, что ты видел кого-то, и помнить, что ты его не видел.
– А нельзя ли без этой двойной формулировки, доктор Пюиг? Мы не ваши пациенты и все понимаем с первого раза. Мы действительно именно такого вопроса им не задавали, мы не обладаем вашим обостренным восприятием вопросов, не разбираемся в подобных тонкостях, вы бы многому могли нас научить, но, знаете ли, иногда все куда проще, чем…
– Куда проще чего? Говорите прямо то, что хотите сказать, хватит с меня ваших намеков.
– Мы ни на что и не намекаем…
– Тогда дайте мне подписать показания и отпустите домой, я очень устал.
– А вот это вряд ли получится.
– То есть как – вряд ли получится? Из-за того, что две женщины, перед которыми каждый вечер сменяется множество лиц, меня не помнят?
– Нет, не из-за этого.
– Тогда в чем же дело?
– В том, что упомянутые две женщины – в действительности двое мужчин, доктор Пюиг, и нас очень удивило, что вы не указали нам на это обстоятельство, перед вами-то не «сменялось множество лиц».
– Вы с самого начала говорили о женщинах, я всего лишь повторял ваши слова…