— Андрей, Росляков вызывает. — Игорь бросил на стол папку с документами и закурил. — Ох и врезал он мне…
— За что?
— За дело… Полковник просто так не врезает. Иди, а то и тебе достанется.
Андрей мигом проскочил знакомый «предбанник» и постучал.
— А, Андрей Петрович, проходи, что стоишь. Я вот что тебя хотел спросить… Как у тебя идут дела с отрядом Смолягина? Новости есть?
— Я побеседовал с Марией Степановной Смолягиной и Василием Егоровичем Дороховым. Сейчас изучаю материалы отряда…
— Начал правильно, молодец.
Росляков поднял телефонную трубку.
— Егоров, зайди ко мне.
Полковник ждал Егорова, молча дымя сигаретой.
— Вот что, Андрей Петрович, мне кажется, что гибель отряда и близкое расположение разведывательно-диверсионной школы гестапо неспроста… Да. — Он нетерпеливо махнул застывшему в дверях Игорю. — Ты тоже вникай… Школа эта исчезнуть не могла. На всех фронтах и всех направлениях таким школам уделялось большое внимание. На мой взгляд, надо сейчас идти по двум направлениям: выяснение причин гибели отряда и второе — школа. Я бы посоветовал вам изучить материалы архивов гестапо в Белоруссии… Чем черт не шутит, вдруг найдем какие-нибудь следы… Верно?
Росляков добродушно усмехнулся, отчего его круглое лицо вмиг подобрело, а у глаз появились мелкие морщинки.
Игорь покосился на Андрея, словно говоря: «Мог бы и сам догадаться… А впрочем, и я хорош!»
— У меня все, бойцы. — Росляков встал и прошелся по кабинету. — Ты, Егоров, свободен, а ты, Андрей, останься на минуту…
Кудряшов опустился в кресло.
— Ты не обижайся на меня, Андрей Петрович, — голос Рослякова звучал ровно, без нажима, — я тебе как старший товарищ хочу сказать…
Андрей неотрывно следил за широкими плечами полковника.
— Неразворотлив ты немного… Конечно, я понимаю, дело новое, ляпов допускать не хочется… Но учти: основа успеха оперативного работника состоит в быстроте мышления и умении ориентироваться. Главное, — в голосе Владимира Ивановича вдруг зазвучала веселая нотка, — учись анализировать факты и… импровизировать при отработке версий. Тогда пойдет! Вопросы есть? Давай, боец, не расстраивайся.
Странно, но это замечание Рослякова в душе Андрея никакой обиды или неприятия не вызвало. Андрей вдруг понял, что неспроста был этот минутный разговор с полковником. Понял он и то, что наверняка полковник знает, что творится у него сейчас в душе.
Снегу выпало много. Андрей шел по узкой, засыпанной снегом тропинке от Ворожеек на Радоницкие болота, мысленно благодаря отца за то, что тот заставил обуть валенки. Стоял небольшой мороз, градусов десять. Пар от дыхания вылетал клубами и, хотя ветра не было, сразу же пропадал за спиной. Валенки Андрея проваливались в снег выше щиколотки, а плечами он задевал ветки березок, и от этого на шапке вырос холмик снега, который от движения то и дело осыпался на лицо, но он не обращал на него внимания, вслушиваясь в таинственную тишину пролеска и скрип снега под ногами. Показалась знакомая поляна. Андрей остановился и бросил взгляд в сторону могил. На пирамидах лежали шапки снега. Почему-то пришла мысль о том, что они стоят как солдаты в строю, и он, сняв шапку, немного так постоял.
Дорохова Андрей увидел издалека. Василий Егорович выгребал навоз из коровника. Но подходить не спешил. Он долго стоял на тропинке, курил, собирался с мыслями, провожая глазами каждый взмах рук Дорохова.
Из трубы дороховского домика кудреватой струей тянулся дым, матово поблескивала снежная пыль на буграх и поленнице, сложенной ровно и высоко.
Дверь избы распахнулась, и на крыльцо в наброшенном на плечи полушубке вышла Варвара Михеевна.
— Василий, — донеслось до Андрея, — самовар поспел.
Дорохов не спеша воткнул вилы в кучу и распрямился. Прихрамывая, вышел из коровника.
— Добренько, Варюшка. Значитца, погреемся, да и гостенек наш вовремя поспел. — Он вдруг обернулся и, пристально посмотрев на кусты, в которых стоял Андрей, добродушно, но с какой-то натугой крикнул: — Выходь, что ль, Андрей Петрович… Замерзнешь так стоять-то…
Андрей, усмехнувшись про себя, вышел на поляну перед дороховской избой.
Он не торопясь шел по тропинке и, чувствуя насмешливый взгляд Дорохова, злился на самого себя.