Игорь кивнул головой.
— С другой стороны, — Егоров листал документы в папке. — Вот… установлено, что гибель отряда была вызвана широкой карательной операцией фашистов против партизан по всей области…
— В том-то и дело, что нет, — Андрей порывисто подошел к столу, — смотри… Каратели начали действовать второго ноября, а бой на Радоницких болотах произошел на десять дней раньше… Значит, не планировали фашисты эту операцию. Что-то заставило их вопреки приказу начать раньше! Что?
— А из Белоруссии нет новостей?
— Жду. Там найдены материалы гестапо, где упоминаются те же места.
Зазвонил телефон, и Андрей рванулся к своему столу.
— Андрей Петрович, — голос начальника звучал глуховато, — у меня в кабинете председатель Радоницкого райисполкома Прохоров Виктор Матвеевич. Зайди, пожалуйста.
Когда Кудряшов вошел в кабинет Рослякова, тот разговаривал с пожилым человеком, сидящим в кресле рядом с письменным столом. Это был Прохоров.
Прохоров был одет в ладно сидевший на нем серый костюм. На белоснежной рубашке красноватый галстук. На левой стороне пиджака несколько рядов орденских колодок.
— …Бюро обкома партии, Владимир Иванович, — услышал Андрей, закрывая за собой дверь, — приняло решение об осушении Радоницких болот. Нам выгода от этого прямая — появятся распашные земли и дешевое удобрение…
— Знакомьтесь, — начальник посмотрел в сторону Андрея, — старший оперуполномоченный Кудряшов… Прохоров Виктор Матвеевич, председатель…
— Да мы знакомы, — загудел Прохоров, — так вот куда ты, Андрей, ушел? А я был уверен, что ты на партийную работу перейдешь! Жаль, жаль…
Андрей неопределенно пожал плечами, не зная, как себя вести. Он знал Прохорова хорошо. Работая в обкоме комсомола, Андрей курировал комсомольскую организацию Радоницкого района и встречался с ним не раз и не два.
— Да? — вопросительно, но неудивленно произнес начальник отдела и продолжил: — Тогда прошу садиться, Андрей Петрович… Прошу вас, Виктор Матвеевич, еще раз сначала.
— Пришел я не по обычному делу… В нашем районе живет и работает егерем Дорохов Василий Егорович. Мой товарищ и земляк. Во время войны он служил у фашистов лесничим. Как он мне говорит, а я ему верю, послал его на этот «пост» командир партизанского отряда Тимофей Смолягин. После войны с его делом разбирались, обвинений никаких к нему предъявлено не было. И тем не менее… не хотелось бы на его месте очутиться, — горячо вырвалось у Прохорова, и он невольно поежился. — Односельчане-то не видят его в упор. Косятся… И их понять можно. Отряд погиб. Мужья, отцы и братья их там были, а Дорохов жив… — Прохоров замолчал.
Молчали и чекисты.
— Много лет прошло, много воды утекло, но я уверен, что Дорохов пошел служить к фашистам только по приказу Смолягина. Иначе быть не могло — не таков он, Василий Дорохов.
— Простите, Виктор Матвеевич, — осторожно вставил Андрей, — я бывал у Дорохова…
Прохоров удивленно поднял брови.
— Я хочу немного пояснить, — Росляков укоризненно покосился на смутившегося Кудряшова. — Руководство управления поручило нам заняться делом о гибели партизанского отряда Смолягина, а Василий Егорович Дорохов, по его словам, один из партизан. Поэтому наше внимание к его судьбе оправданно… Так что ты хотел спросить у Виктора Матвеевича?
— Про детей Дорохова. Где они живут, дома я их не видел.
— У меня… Из сторожки до школы почти пятнадцать верст… А у меня своих двое да Василия двое. Вроде как команда… — неловко улыбнулся Прохоров.
Росляков бросил взгляд на часы и встал.
— Я прошу меня извинить — у меня сейчас совещание начинается, — полковник смущенно развел руками, — продолжайте без меня…
В комнате было тихо. Негромко шуршал на столе вентилятор, разгоняя табачный дым. Прохоров курил взволнованно. Рука с папиросой подрагивала, отчего дым завивался мелкими колечками.
— Пепел, Виктор Матвеевич.
— А? Что?
— Пепел упадет.
Прохоров решительно потушил папиросу о край пепельницы и, повернувшись к Андрею, сказал:
— Андрей… Ты не возражаешь, если я тебя буду так называть? — И увидев кивок головы, продолжил: — Понимаешь, Андрей, с Василием Дороховым меня связывает долгая дружба…
Многое передумал Виктор Матвеевич Прохоров, прежде чем решился на этот шаг. Противоречивые чувства обуревали его, заставляли снова и снова вспоминать свою жизнь, жизнь друзей: Василия Дорохова и Тимофея Смолягина, Марии и Варвары и многих других… Почему-то теперь Прохоров оценивал свои поступки иначе, чем раньше. То, что после войны, когда он, боевой, заслуженный солдат, вернулся с фронта в родные края, казалось мелким и незначительным, теперь обрело весомость.