С тоскливым стыдом вспоминал Виктор Матвеевич себя и Василия Дорохова, которого тогда звали просто Васюхой. Сквозь прожитые годы острее вспоминались обиды, нанесенные им Васюхе, и то, как на это реагировал он сам — незлобно, с какой-то не по годам всепрощающей улыбкой умудренного жизнью человека. Может быть, потому, что был молчалив и застенчив, Васюха вызывал шутливые, а иногда и не очень шутливые насмешки. Вздрогнул Виктор Матвеевич, словно что-то вспомнил, и неожиданно тихим голосом сказал:
— Слушай, Андрей, все равно без этого не обойтись…
Летние вечера в Ворожейках были тихими, словно девичьи вздохи. Солнце пряталось в туман на болоте, как в пуховое одеяло. Небо в том месте нежно меняло окраску: малиновые тона переходили в оранжевые, еще выше в еле заметные зеленые, потом в синеватые, синие. А над самими Ворожейками уже горели, помаргивая, яркие звезды.
Загорались мутные огоньки в избах, да и то ненадолго: керосин жалели не потому, что он был дорог, просто ходить за ним надо было в Гераньки, за пятнадцать верст. Самая яркая лампа — двенадцатилинейка — была в доме Маши Уваровой: все уваровские бабы испокон веку были кружевницами. А им без света как без рук.
Парни и девки собирались возле колодца. Был там вытоптанный бойкими каблуками «пятачок» и поваленная грозой береза.
Первым к колодцу подходил Витюха Прохоров с двухрядкой. Пробегал пальцами по кнопкам, наигрывая и то и се и в общем что-то непонятное. Разыгрывался. Доставал пачку папирос и ловким щелчком отправлял одну в рот — он сам видел, как в Гераньках так делал Афонька Смирный, лучший гармонист в районе, а может быть, и во всей области. Распускал шнурок на вороте фиолетовой футболки, точно такой же, как и у Афоньки, и, наклонившись левым ухом к мехам, медленно и нежно брал первый аккорд. Звук гармони плыл в воздухе, как запах черемухи весной, и тут же возле колодца появлялась Маша Уварова в цветастом платье и небрежно наброшенном на плечи платке.
Невысокая, ладная, она словно проплывала мимо гармониста и нехотя присаживалась рядом, наполняя Витюхино сердце бешеным волнением и болью. Словно ненароком поводила на него бровью, впиваясь в него лукавым и вопрошающим взглядом. Расправляла оборки на коленях, заставляя Витюхины глаза косить на стройные загорелые ноги в белых носках и легких туфельках с ремешком на пуговке. Вздыхала, отчего гармонь испускала тут же негромкий стон.
— Что-то сегодня парней не видно…
— Здрасьте вам, — обиженно восклицал Витюха, — а я что, молотилка?
— Какой ты, Витюша, парень! Ты гармонист наш ненаглядный! — звонко хохотала Маша, ненароком прижимаясь к нему плечом.
— Здрасьте! — Из темноты возникла фигура Тимки Смолягина.
Он был тоже в футболке, только белой. Он шагнул поближе к поваленной березе и, поправив пшеничные волосы, разлетевшиеся тут же по сторонам, сел возле Маши.
— Как живете, ребята?
— Ой, не могу, — захохотала Маша, прижимая узенькую ладошку к губам, — Тимоха, да мы же сегодня вместе сено косили, что же ты спрашиваешь? А? Как избрали тебя секретарем ячейки, так ты совсем обюрократился! Как дела? Как сажа бела…
— А он, Маня, даже галифе выменял на базаре, после того как его набрали, — пустил шпильку Витюха, мучительно завидовавший галифе, которые Тимка надевал на такие вот посиделки и комсомольские собрания, — чтоб на настоящего комсека походить… Вишь, какой сурьезный сидит, словно поп на поминках!
— Кстати, о попе, — спокойно и не торопясь сказал Тимка, — не ты ли это, Прохоров, гераньковскому попу в нужник дрожжей насыпал? Цельную неделю вонь по деревне идет…
— Так ему и надо, долгогривому, — горячо выкрикнул Витюха, — чтоб людей не стращал всякой поганью… «Вопиум» недодавленный! — Перевел дыхание и вдруг быстро добавил: — Я, конечно, ничего такого не делал, но считаю, что все правильно.
— Я тебе, Витюха, в последний раз говорю, — не повышая голоса, сказал Смолягин, — еще раз такое отчубучишь — на ячейку вызовем. Ты с религиозным дурманом убеждением борись, а не хулиганскими выходками.
— Вызовет он, как же, — бормотал присмиревший Витюха, — испужал, поди, до смерти. Я сам кого хошь вызову. Нашелся, а еще дружок-годок называется…