— Я думаю, отец, это нужное дело… И для тебя, и для меня… Ты должен продолжать работу. Ты просто обязан довести ее до конца. Я буду помогать тебе, папа. На машинке печатать я умею. Ты будешь надиктовывать на кассету, а я по воскресеньям перепечатывать.
— Что это ты, боец, уж больно скромен на совещаниях? — Росляков с шутливой строгостью посмотрел на Кудряшова.
Андрей смущенно пожал плечами.
— Ты не красней.
— Да вы, Владимир Иванович, сами все ставите на свои места, так что и добавить нечего.
— Ты же оперативный работник, Андрей. И учти: на совещаниях нет полковников и лейтенантов, все равны. И одна твоя мысль может оказаться ценней двухчасовой беседы. Верно я говорю, Петров?
Геннадий Михайлович серьезно кивнул головой.
— Хорошо, — довольно произнес Росляков и нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и на пороге показался дежурный. — Попросите войти Марию Степановну Смолягину.
Смолягину полковник встретил около дверей и, бережно поддерживая под руку, провел и усадил ее в кресло.
Мария Степановна была одета в темное платье с высоким воротничком и домашние валенки в литых галошах. На голове пушистый платок с длинными косичками по углам. Она спокойно опустилась в кресло и с любопытством осмотрела кабинет. Встретилась глазами с Андреем, чуть улыбнулась и, опустив глаза, поправила на груди концы платка.
— Мария Степановна, — голос Рослякова прозвучал мягко, — вы уж нас извините, что потревожили, но, как говорится, нужда заставила… Конечно, много лет прошло с тех пор, трудно вспомнить, но вы должны нам помочь. Речь идет о тех людях, которые служили у фашистов, в полиции или там еще где-то. Вспомните, пожалуйста, как они выглядели, какие-то характерные приметы. Ну, скажем, родинка, манера говорить, какие-нибудь увечья, бросающиеся в глаза.
Смолягина выпрямилась в кресле и внимательно посмотрела на полковника.
— Постарайтесь вспомнить, Мария Степановна, это очень важно для нас. — Росляков помедлил и представил Андрея и Петрова: — Это наши сотрудники, подполковник Петров и старший лейтенант Кудряшов.
— Немного таких у нас было, — наконец выговорила она, — немного… Во-первых, конечно, «хлыст»… Настоящей фамилии его никто не знал… Ходил он в галифе и гимнастерке… зимой в полушубке командирском и валенках… Худой такой, голова вперед вытянулась… лицо костлявое, а уши… уши треугольником. Вот так вот висели, — Мария Степановна показала руками в воздухе треугольник, — нос мясистый и с горбинкой, — продолжала она, напряженно потирая виски, — волосы всегда зализанные, беленькие, словно у мальчонки летом…
— Вы не видели его в немецкой форме? — спросил майор.
— Нет, такого не было… он в штатском ходил…
— Мария Степановна, а вот людей с Выселок вы видели? Бывали они в селе?
— Почти ни разу… — Смолягина задумалась, припоминая, потом нерешительно добавила: — Вот только однажды. Они вместе с «хлыстом» на машине остановились около моего дома, и шофер из колодца набирал воду. В машине сидел начальник, наверное: уж больно «хлыст» вертелся на сиденье, когда слушал того.
— Простите, Мария Степановна, — Андрей подошел поближе, — помните, вы рассказывали о пареньке, которого прятали в погребе? Вспомните, пожалуйста, как он выглядел, куда был ранен? Не помните ли вы фамилию его?
— Тощой он был больно, Андрей Петрович, — Смолягина повернулась к нему, — тощой, прямо кожа да кости, стриженный наголо, но волос маленько отрос, небритый… Перевязывала я его, он раненый был. А вот с лица не помню я его. Фамилия его, ежели не запамятовала, не то Лозовой, не то Лозинов… нет, не помню…
— А откуда он, как он попал в эти края, ничего не говорил?
— Нет… Вот только сказал, что из эшелона бежал, и все…
— И еще один вопрос, Мария Степановна, — Андрей уже не мог остановиться, он словно проверял свои мысли, словно хотел что-то услышать от Смолягиной. — Мария Степановна, вот когда вы нашли этого паренька, откуда слышалась стрельба? Не помните?
— Кажись, с Выселок, — она подумала, — нет, точно с Выселок. Окромя как на Выселках нигде собак не было. А там немцы сторожили с собаками, это я наверное помню. Все село смеялось, когда этому прихвостню собаки портки порвали, Дорохову Ваське.
— Как это было? — негромко спросил Петров.
— Да он воду одно время возил туда. И как-то ехал через село, а навстречу фашисты шли с собакой. Васька-то пехом шел и лошадку под уздцы вел… Ну а немец и спустил собаку на него… Он было бежать, а хромой, далеко не убег, догнала его псина. Ну и порвала портки начисто.
— И никто не остановил?