— Вот на этой тот солдатик, которого Мария Смолягина ко мне привела.
— Как его зовут?
— Дай бог памяти… Костя Лозовой, кажется.
Реваз оформил протокол опознания.
— Юрий Иванович, теперь прошу вас.
Сонин быстро поднялся и шагнул к столику. Он несколько секунд вглядывался в фотографии и вдруг, побледнев стал оседать на пол. Реваз и Андрей бросились к нему.
— Там, — прошептал помертвевшими губами Сонин, — на первой… агент гестапо Лесник. Жив остался, сволочь…
«Скорая помощь» приехала быстро.
Тимофей Смолягин сумрачно смотрел на лениво попыхивающий огонь в маленькой печурке, которая не столько грела, сколько дымила. Но и это было хорошо: комаров в землянке почти не было.
— А я верю этому парню, — с силой произнес он, не поворачиваясь к комиссару отряда Хромову, который сидел, привалившись к мокрой стене. — Два побега. В последний специально готовился… Его данные о Леснике точные. Лозовой признался, что он фашистский агент… Ты все сведения о гестаповской школе записал?
Хромов кивнул и надсадно закашлялся, потом долго и шумно дышал, словно у него поперек горла встал какой-то комок.
— Ты прав, Тимофей… Не спорю. Будь у нас время, проверили бы все до конца… Хотя как? Кто его может опознать?
— Может, — Смолягин встал, потер поясницу, — может… Есть у меня один человек — Дорохов. Ты о нем знаешь. Да боюсь, у нас времени нет. В этом ты, Кондрат, прав… Думаю, фашисты за нас возьмутся… Вот тебе и проверка, — он невесело усмехнулся, — если возьмутся, то не соврал паренек, и цены его сведениям нет… Жаль только, что батареи у рации сели… Ты вот что, Кондрат, упакуй сведения в стеклянную фляжку и залей горловину смолой. Положи ее в тайник за обшивку…
— Ладно, командир… А, черт, опять кружит.
В землянку донесся звук авиационного мотора.
— А с этим предателем что будем делать?
— С Лозовым?
— Ну.
— Держи под арестом. Его надо подробно допросить… Скажи охране, чтоб глаз не спускали. У меня такое впечатление, что заслали его к нам с заданием…
Сверху послышались глухие разрывы, дверь землянки распахнулась, и на пороге появился Лозовой. Губы его беззвучно шевелились. Дрожащими руками он поднял «шмайсер».
Тимофей, прикрывая Кондрата, сделал несколько шагов к порожку и длинно, во весь рост повалился, опрокинув печурку, ящик, на котором стояла рация, и какие-то банки. Барабанила очередь, и пустые гильзы, глухо звеня, сыпались на земляной порожек. Лозовой стал пятиться к выходу. Наверху он остановился и, повернувшись, дико закричал. К нему в грязных окровавленных бинтах, сжимая в руке карабин, подходил Сонин.
Лозовой скатился к воде. Срывая с себя фуфайку, он бежал к качающимся вдалеке камышам, не слыша разрывов мин и не видя, как плюхают и подымают невысокие фонтанчики воды пули.
— Не уйдешь, — Сонин выстрелил.
Лозовой дернулся и, прижимая руки к голове, стал медленно оседать в воду, поворачиваясь, словно желая посмотреть в лицо стрелявшего.
Сонин, покачиваясь, вошел в землянку.
— Командир, командир…
Глаза Смолягина раскрылись.
— Уходи, парень… слышишь, уходи… Я приказываю. Передашь все нашим… Должен дойти… — Голова его откинулась.
Сонин подобрал с земли автомат. Еще раз оглядел покрытый дымом островок и, тяжело ступая, направился к воде.
— Нашла меня Груня. Мы долго отсиживались в избушке ее мужа, потом, когда пришли передовые части, Груня устроила меня в госпиталь. Ранения были тяжелые, хуже всего, что началась гангрена. Я попросил, чтобы ко мне привели контрразведчиков… Прямо в госпитале я продиктовал все… Все, что помнил, что долгими ночами заучивал наизусть…
— Мы нашли, Юрий Иванович, ваши показания… Смущает только одно — почему там не оказалось сведений о Лозовом?
— Думал, убит… Неужели я промахнулся? Век себе не прощу!
— Не казните себя… Мы не промахнемся!
— Я должен рассказать все.
Если накрыться с головой тряпьем и долго дышать тяжелым воздухом, то покажется, что вроде стало теплее. Ватная истома растекается по измученному телу, кажется, что падаешь в какое-то приятное забытье, и хочется спать, но мозг не дает заснуть, он кричит, он не хочет отдыхать, как того требует онемевшее от усталости тело. А спать нельзя, побег должен быть ночью — так решили все. Их было трое, все из одного полка. Двое были рядовыми, а третий — лейтенант, командир взвода, все трое попали в плен под Москвой. Лейтенант контужен, те двое ранены: один в ногу, другой в голову. Ночью, не сговариваясь, они легли вместе… Лейтенант шептал так тихо, что сам не слышал своего голоса, а они слышали — они хотели его слышать.