Андрей вышел из переполненного автобуса, закинул рюкзак за плечи, на шею повесил чехол с ружьем так, чтобы на него можно было опираться на ходу руками, и неторопливо двинулся по проселочной дороге в сторону Посада.
Дорога с двумя глубокими канавами по бокам была покрыта щебенкой. Справа, метрах в пятнадцати, начинался невысокий косогор, и деревья здесь были выше, гуще. Сейчас косогор был засыпан пожухлой листвой, и Андрей невольно подумал о том, что там совсем недавно наверняка можно было найти грузди. Слева почти до самого леска тянулось болото с небольшими островками и косостволыми березками.
Посад был второй деревней в районе после Геранек. Дома тут были добротные, с железными крышами и резными штакетниками. В центре стояло двухэтажное здание, где размещалась школа механизаторов, напротив — здание райотдела милиции. Андрей неторопливо вошел в здание и, постучавшись, открыл дверь в кабинет начальника. Из-за стола поднялся пожилой капитан и вопросительно посмотрел на посетителя.
— Старший лейтенант Кудряшов.
— Капитан милиции Фролов.
Капитан жестом пригласил Андрея сесть.
— Чем обязан?
— Михаил Семенович, мне кое-какая информация нужна. Вы сами, простите, местный будете?
— Нет, — капитан погладил тыльной стороной руки щеки, — я сюда после училища попал. Правда, за эти десять лет почти местным стал. Каждую собаку знаю…
— И Ворожейки?
— Еще бы! — засмеялся Фролов. — Я же в Гераньках участковым уполномоченным работал. Всех и вся знаю как свои пять пальцев.
— И Дорохова?
— А, так вот вы зачем… — протянул капитан. — Так бы сразу и начинали. Спрашивайте.
— Кто он и что он? Как живет и чем живет? Кто бывает у него, что за люди?
— Никто не бывает… Живет на Радоницких болотах в сторожке егерской, живет лет тридцать. Как до войны перебрался, так и живет. — Капитан бросил быстрый взгляд на Андрея. — Семья у него: жена и двое парнишек. Одни с пятьдесят шестого, второй с пятьдесят седьмого. Не хотели мы его егерем назначать… из-за этого самого. Да председатель райисполкома, Виктор Матвеевич Прохоров, настоял. Из одной деревни они. Говорит, что лучше Дорохова никто мест наших не знает. Скрепя сердце согласились мы с ним. Вот так Дорохов и живет на отшибе, как рак-отшельник. Знакомых нет, родственников нет…
— Жив кто еще из старожилов в Ворожейках?
— Никого, кроме Марии Степановны Смолягиной. Она жена погибшего командира партизанского отряда Тимофея Смолягина… Вы, наверное, знаете трагедию Ворожеек? Там в сорок первом году фашисты расстреляли шестнадцать человек местных жителей… Годы прошли: кто умер, молодежь в город подалась, а вот Мария Степановна все живет… Дом ее на правой стороне улицы самый первый. Да вы сразу узнаете: около дома высоченная береза растет, одна она такая на всю деревню, а около крыльца прудик маленький, прямо от ступенек начинается…
Капитан замолчал, разминая папиросу. Молча чиркнул спичкой и, глубоко затянувшись, выпустил струю дыма. Несколько раз ткнул папиросой в пепельницу и вдруг, нервно ее притушив, сказал:
— Гуманные мы не в меру… Я бы его своими руками в сорок пятом придушил! Никто не жировал, однако к фашистам на службу один он подался!
К Ворожейкам Кудряшов подошел затемно. Дом Смолягиной стоял прямо у въезда в деревню под огромной березой, раскинувшей ветви на половину улицы. Дом был старый, сложенный из добротных бревен, потемневших от времени. Над светящимися окнами тянулись резные наличники с кое-где выпавшим узором. Под обломком водосточной трубы стояла покосившаяся бочка для дождевой воды.
— Кто там? — раздался в ответ на стук негромкий голос.
— Мария Степановна, здравствуйте… Не пустите переночевать? Охотник я из города, не успел засветло до егеря добраться, а дорогу плохо знаю.
— Чего же не пустить, пущу.
Дверь открылась, и Андрей увидел невысокую женщину лет шестидесяти, одетую в серую юбку и дешевенькую зеленую кофту. На голове повязан ситцевый платок. Лицо худощавое, живое, с умными темными глазами, в мочках ушей дешевенькие сережки с красными камешками.