— Как вам удалось легализироваться после войны?
— Перед окончанием войны я воспользовался документами на имя Лозового… Я знал, что он умер в одном из концлагерей, а его деревня почти полностью уничтожена. Я остался в небольшом концлагере, а через неделю нас освободила Красная Армия… После войны я осел на Украине — подальше от тех мест, где меня могли опознать свидетели…
— Посмотрите внимательно на эту фотографию. Вы знаете, кто на ней изображен?
— Да, это Глобке.
— Вы знаете его настоящую фамилию?
Лозовой напрягся, и в его глазах мелькнул страх.
— Вы знаете его настоящую фамилию?
— Косяков.
— Где он скрывается в настоящее время?
Лозовой молчал, тяжело дыша и вытирая пот скомканным платком.
— Нет, не знаю.
— Послушайте, Зажмилин, в это с трудом верится. Если Глобке, он же Косяков, знал, что вам известна его настоящая фамилия и вы остались живы, значит, ему вы были нужны. А это значит, что вы располагаете сведениями, где он находится в настоящее время…
— Мне это поможет?
— Вопросы здесь задаю я, — отрубил Росляков и бросил взгляд на Андрея, сидевшего сбоку.
— Он… во Львовской области… работает на мельнице. Фамилия Пасичный Станислав…
Андрей не спеша вышел из кабинета, и через час телеграмма о Пасичном лежала на столе начальника Управления комитета госбезопасности по Львовской области.
На следующий день у здания управления Андрей заметил Петрова, который высматривал кого-то среди проходивших сотрудников.
— Андрей Петрович, с Росляковым плохо… Только что звонила его жена. Бери мою машину — и к нему…
Высокий седой врач складывал чемоданчик.
— На этот раз, Владимир Иванович, ты легким испугом отделался, — сердито басил он, хмуря брови и косясь на лежавшего в кровати Рослякова. — Но с меня хватит… раз ты меня уговорил, второй — конец. Сейчас в госпиталь, потом на месяц в санаторий… — Он заметил, что Владимир Иванович сделал отрицательный жест рукой, и поднял ладонь. — Хватит, Володя. Все, ты меня знаешь… Я ведь и к генералу могу пойти, и в партком, до каких пор над собой издеваться можно? Ты здоровый нам нужен. Собирайся, полковник, машина за тобой придет через полчаса. Я уже звонил…
Когда за доктором закрылась дверь, Владимир Иванович увидел прижавшегося к стене Андрея.
— Что это, — спросил он слабым голосом, — доступ к телу уже открылся? Ты почему, боец, не на работе?
— Владимир Иванович, — Андрею стало невероятно жалко его, и он, подойдя к полковнику, взял его руку, — вы уж поправляйтесь… Ребята волнуются, вот и прислали меня. Может, что нужно…
— Эх, боец, боец…
Кудряшов понимал, что хотел сказать полковник, да и сам Владимир Иванович знал, что Андрей его понимает: нового сердца не вложишь. А может, это и не надо? Росляков смотрел снизу на Андрея и думал о том, что в каждое его «бойце» со временем начинает жить маленькая частичка его, Рослякова, и этим можно гордиться. В каждом ученике продолжается учитель.