– В древние времена, когда великий Тэйн разделял супружеское ложе со своей богиней, родились люди, плававшие на быстрых каноэ. Тогда они жили на Гавайки, но это был совсем не тот остров, который знаем мы. Полностью он назывался так: Гаваики-на-Великой-Земле. Именно оттуда прапрапра- и так далее – дед Таматоа – а было это сорок поколении тому назад – перевез свои народ в каноэ на другой остров, который назвали Гаваики-Где-Зверь-Подобен-Человеку. И там они жили долгое время, пока ещё один предок Таматоа – а это было уже тридцать поколений назад – не открыл своему народу новый остров, названный Гаваики-Зеленой-Лагуны.
Возбужденный старик увлеченно рассказывал о том, как его народ перемещался от одного острова к другому, – они всегда искали такое место, где можно было бы жить в мире и согласии, где было бы в изобилии рыбы и росли бы кокосовые пальмы. Но всегда, когда они останавливались у нового острова, лелея свои самые сокровенные мечты, люди называли свой новый дом Гавайки. А когда новый Гавайки обходился с ними жестоко, было вполне разумным плыть дальше и искать лучшее место, точно так же, как поступали их предки много-много раз.
Рассуждая так, он иносказательно поведал своим друзьям о том, как их далекие прародители мигрировали из центральной части Азии к северному побережью Новой Гвинеи, потом через острова Самоа к далекому Таити. Уже позже географы и те специалисты, которые пытались восстановить схему путешествий этих людей, обнаружили более дюжины островов с названием Гавайки, но ни один из них не был так близок к древней мечте, как тот, куда сейчас прибыли люди с Бора-Бора.
– Для нас существует только одно имя, – настаивал старик, ударившись в воспоминания. – Это остров Гавайки, богатый и процветающий, Гавайки отважных и быстрых каноэ, Гавайки могущественных богов, смелых мужчин и прекрасных женщин, Гавайки смелых мечтаний, которые повели нас по бескрайнему океану, тот самый остров Гавайки, которых жил в наших сердцах на протяжении сорока, пятидесяти и шестидесяти поколений. Этот остров должен называться Гавайки!
Когда старик замолчал, слово взял король Таматоа, который успел позабыть историю собственного рода. Он торжественно произнес:
– Пусть будет имя нашему острову Гавайки, а если у кого-то остались плохие воспоминания, связанные с этим именем, то знайте, что тот остров назывался Гаваики-Красного-Оро, а наша земля будет зваться Северный Гавайки.
Итак, острову было дано название Гавайки, и он стал последним в цепочке своих "тезок".
Однако полностью оценить все великолепие нового острова поселенцы смогли чуть позже, когда Тероро, в сопровождении Мато, Па и ещё троих мужчин, оплыл вокруг Гавайки. На это путешествие им понадобилось целых четыре дня.
– Здесь две горы, а не одна, – объяснял Тероро, – и очень много утесов. На острове множество самых разных птиц. Реки текут в океан, а некоторые бухты настолько привлекательны, что могут по красоте соперничать с лагуной на Бора-Бора.
Однако самую ценную информацию сообщил грубоватый Па:
– Похоже, та пещера, которую мы выбрали себе для жилья – самое некрасивое место на Гавайки.
Мрачный Мато согласился с товарищем, но король Таматоа вместе со своими тетей и дядей, оглядев храм и только что засаженное поле, заупрямились:
– Нет, здесь мы решили жить и здесь мы останемся.
Мато и Па только молча переглянулись, но про себя подумали: "Что ж, если здесь все-таки произойдет нечто страшное, мы покажем, где находится по-настоящему красивая земля".
А затем появилась та, о которой забыли. Это произошло в жаркий, ветреный полдень, когда Тероро отправился в лес на поиски птиц. На пути ему попалось большое дерево, и молодой мужчина резко повернулся, чтобы обойти толстый ствол. В этот же момент он увидел женщину, стоявшую прямо перед ним. Она обладала великолепной фигурой и была одета в такую ткань, которой Тероро никогда не видел раньше. Её волосы тоже казались какими-то странными: они сверкали на солнце и стояли дыбом, как дикая трава. Поначалу Тероро показалось, что женщина принадлежала к его же расе, но, возможно, он и ошибался. Незнакомка уставилась на молодого вождя горестным и укоризненным взглядом и не опускала глаз, пока он не почувствовал, что у него закружилась голова. Женщина молчала. Тероро же, испытав несвойственный ему страх, бросился бежать прочь. Но и женщина погналась за ним. Правда, когда он остановился, она остановилась тоже. Однако всякий раз, когда Тероро делал передышку, неизвестная красавица продолжала с упреком смотреть на него. В конце концов, она так и удалилась, не произнеся ни слова. Тогда Тероро, немного осмелев, помчался за ней, но женщина будто растворилась в воздухе.
Когда мужчина вернулся в поселение, то сильно дрожал, но по каким-то неизвестным даже самому Тероро причинам все же не стал ни с кем делиться мыслями о происшедшем. В ту ночь он так и не смог заснуть: в темноте ему мерещилось, что на него снова смотрят те глубоко посаженные, почти безумные глаза незнакомки. На следующее утро он отвел Мато в сторону и сказал:
– Я нашел место, где водится много птиц. Пойдем в лес вместе.
Когда двое молодых мужчин отправились в путь и прошли уже достаточное расстояние по лесу, Мато поинтересовался:
– Ну, и где же твои птицы?
В то же мгновение мрачная и явно чем-то расстроенная женщина вновь возникла перед ними.
– Кто это? – изумился Мато.
– Она вот так же появлялась передо мной и вчера, – наконец, признался Тероро. – Мне кажется, она хочет что-то сказать нам.
Но женщина продолжала молчать, довольствуясь тем, что смотрит на молодых вождей с укоризной. Так продолжалось с минуту, а затем Тероро обратился к товарищу:
– Когда мы пойдем вперед, она начнет преследовать нас.
И он не ошибся. Стоило воинам двинуться дальше, как женщина направилась за ними, при этом её растрепанные необыкновенные волосы все так же сверкали на солнце. А ещё через несколько минут, когда мужчины внимательно разглядывали её, незнакомка внезапно исчезла.
– Куда она подевалась? – удивился Мато.
– Женщина! Женщина! – кричал Тероро, но ответа не последовало.
Мужчины посовещались о том, стоит ли им делиться своим открытием с другими переселенцами, и было решено, что рассказать об этом странном случае все же стоит. Сначала они пришли к старой красноглазой Теуре и начали свое повествование так:
– Когда мы были в лесу, то там, среди густых деревьев, встретили незнакомую женщину. Волосы её были совсем не похожи на наши…
Но прежде, чем друзья смогли закончить свой рассказ, старуха принялась горестно причитать:
– О горе, горе нам! Это была Пере! Она явилась, чтобы уничтожить нас!
На крик супруги вбежал Тупуна, и она пояснила ему:
– Они только что видели Пере, повелительницу огня! – А когда на шум явился и сам король, Теура тут же доложила ему: – Та, которую мы забыли, пришла, чтобы наказать нас.
– О горе нам! – опечалился король. Именно он лучше других понимал, какую непростительную ошибку они совершили, не захватив с собой богиню огня. А ведь она предупреждала Таматоа о том, что то же хочет сопровождать их в столь ответственном путешествии. Немного поразмыслив, король решил, что все прибывшие на остров должны немедленно собраться в храме и молиться богине, прося у неё милосердия. Но его планам не суждено было осуществиться, поскольку в тот же момент земля под ногами людей начала содрогаться.
Красноватая почва стала каким-то непонятным для пришельцев образом подниматься и опадать, вздыматься и вновь опускаться, при этом повсюду, там, где успели обосноваться люди, образовывались трещины. Свиньи в страхе завизжали, и король в ужасе только и смог выкрикнуть:
– О Пере!
Видимо, эта невысказанная молитва возымела свое влияние, ибо сотрясение земли тут же прекратилось, и перепуганные люди сбились в кучку, чтобы всем вместе обсудить значение этого могущественного явления.
Но и этого сделать им не удалось, в следующие секунды их уже ждало новое, куда более значительное испытание. Из вершины горы, прямо над головами перепуганных людей, начали извергаться столбы огня, а вместе с ними в воздух полетели камни. Облака пепла опустились на землю, покрыв толстым слоем и голову короля, и только что засеянное банановыми саженцами поле переселенцев. Огонь не утихал в течение всего дня, а ночью нижняя сторона облаков, зависших над островом, окрасилась в багровый цвет, как будто пламя достигло и их тоже.