На спине у него красовалась башня, выкрашенная в зеленую краску, почерневшая от дождя и непогоды.
Слон стоял в самом уединенном углу площади. Широкий лоб великана, его хобот, клыки, башня, огромный круп, четыре ноги, похожие на колонны, выступали ночью на звездном небе, странные и страшные. К этому-то углу площади, едва освещенному отблеском далекого фонаря, Гаврош привел малышей.
— Не трусить, ребята! — сказал Гаврош.
Он пролез в отверстие ограды, окружавшей слона, и втащил за собой детей. Оробевшие малыши покорно следовали за незнакомым оборванным мальчишкой.
Подле ограды лежала лестница. Днем ею пользовались рабочие соседнего лесного склада. Гаврош поднял ее с удивительной для его возраста силой и приставил к одной из передних ног слона. Лестница доходила до места, где видна была черная дыра в брюхе великана. Гаврош указал гостям на лестницу и дыру:
— Влезайте и входите.
Малыши в ужасе переглянулись.
— Вы струсили, ребятишки! — воскликнул Гаврош и прибавил: — Вот поглядите.
Он обхватил руками шершавую ногу слона и в один миг, пренебрегая лестницей, добрался до отверстия. Он влез в него, точно ящерица в щель, и исчез. Через минуту его бледное лицо высунулось из темной дыры.
Дети смотрели, разинув рты.
— Ну, влезайте же! Увидите, как там хорошо! Полезай ты первый, — обратился он к старшему. — Ухватись за мою руку.
Малыши прижались друг к другу. Они и побаивались Гавроша и доверяли ему. Дождь лил все сильнее. Наконец старший решился. Маленький, увидев, что брат полез наверх, а он остался совсем один между ногами огромного зверя, собрался разреветься, но не посмел.
Старший, шатаясь, карабкался по перекладинам лестницы. Гаврош, поощряя, покрикивал:
— Не бойся! Так, так! Вперед! Ногу ставь сюда! Руку давай сюда! Смелее!
Как только маленький мальчик поровнялся с Гаврошем, тот быстро и сильно схватил его за руку и притянул к себе.
— Кончено, — сказал Гаврош.
Малыш залез в отверстие.
— Теперь, — сказал Гаврош, — подожди меня. Будьте любезны присесть, сударь.
Он вылез из отверстия, с ловкостью мартышки спустился по ноге слона, соскочил на землю, схватил пятилетнего мальчишку, поставил его на среднюю перекладину лестницы, а сам полез вслед за ним.
— Я буду его подталкивать, а ты его тащи! — крикнул он старшему.
В одну минуту малютку подняли по лестнице, подталкивая, волоча за руку, и впихнули в отверстие. Он и опомниться не успел.
Гаврош влез вслед за ним и ударом ноги оттолкнул лестницу. Она упала на землю. Гаврош захлопал в ладоши;
— Вот мы и дома. Урра!
И через минуту прибавил:
— Вы у меня в гостях, ребята.
Отверстие, в которое вползли дети, снаружи едва можно было заметить. Оно находилось у слона под брюхом и было так узко, что залезть в него могли только кошки и дети.
— Прежде всего, — сказал Гаврош, — объявим, что нас нет дома.
Гаврош куда-то исчез в темноте. Видно, он хорошо знал свое жилище.
Вытащив откуда-то доску, Гаврош закрыл ею отверстие.
Потом снова исчез. Дети услышали, как зашипела спичка, всунутая в бутылку с фосфором.
От внезапного света дети зажмурили глаза. Гаврош зажег фитиль, смоченный в смоле. Такой фитиль назывался подвальной свечкой. Свечка эта больше чадила, чем горела, но при ее тусклом свете можно было кое-как разглядеть внутренность слона.
Маленькие гости Гавроша оглядывались со страхом.
Вверху была длинная темная балка, а от нее шли массивные полукруглые перекладины. На них висели отставшая штукатурка и густая паутина.
Младший мальчик прижался к брату и шепнул:
— Темно.
Гаврош на него прикрикнул. Не мешало задать встряску этим трусишкам.
— Вы чего задаетесь? Уж не прикажете ли отвести вас во дворец? Что вы дурака валяете? Подумаешь, какие важные особы!
Окрик иной раз бывает полезен.
Мальчики приободрились и подползли поближе к Гаврошу.
Тронутый их доверчивостью, Гаврош сменил гнев на милость.
— Дурашка! — обратился он к младшему. — Это на дворе темно. Там идет дождь, а здесь не идет. Там холодно, а здесь ни малейшего ветерка. Там люди, а здесь никого нет. Там даже луны нет, а здесь горит свечка.
Дети озирались уже не с таким страхом.
— Ну, живей! — сказал Гаврош и толкнул их в глубину своей комнаты, туда, где была его постель.
Постель у Гавроша была совсем настоящая; у него были матрац и одеяло.
Матрацем служила соломенная циновка, одеялом — большой кусок толстой шерстяной, серого цвета ткани, очень теплой и совсем почти новой.