Разумеется, в передовице из сегодняшнего номера газеты «Тарасов», которую я внимательно перечитала еще два раза, не было даже близко ничего такого, чему Жора мог бы позавидовать. Все это – или почти все – я уже слышала вчера в авторской интерпретации Зои Николаевой. В трех длинных колонках текста на самом деле были свалены в кучу множество версий, но… Даже ползая по этой «куче» с лупой, нельзя было обнаружить ни одного доказательства – как самого факта убийства, так и причастности к нему лиц, на которых намекал автор публикации. Ни единого! Артем Бабанский, обозреватель «Тарасова», заменил доказательства цветистыми фразами, скорбными эпитафиями в адрес своего «честного и талантливого» друга и проклятиями убийцам, «которых мы все знаем в лицо». Правда, по имени ни одного из них журналист не назвал.
И все-таки кое-что интересное в этой пустопорожней статейке имелось. Настолько интересное, что оно, пожалуй, стоило всех прочих версий «тарасовского» обозревателя, вместе взятых! Газетчик утверждал, что Стаса Уткина могли убить из-за видеокассеты с рабочими материалами новых сенсационных разоблачений. Что это за кассета, с чем ее едят, Бабанскому не было известно, однако он уверял, «бомба» существует и находится в каком-то «надежном месте». Якобы об этом ему рассказал сам Уткин за день до смерти.
«Впрочем, – предполагал автор статьи, – вполне возможно, что „надежное место“ только казалось моему другу надежным, и теперь его последний неопубликованный репортаж находится в руках тех, кто убил журналиста? Или тех, кто заказал это убийство, – все равно! Если это так, то мы уже никогда не увидим эти кадры, которые стоили Стасу жизни, не узнаем, что хотел нам рассказать этот отчаянный парень, который своим главным долгом считал говорить людям правду с экрана, будить их совесть тревожной дробью своего барабана…» Ну, и так далее, и тому подобное.
Равнодушно выпуская колечки ароматного дыма, я читала про сожженную «подонками» машину журналиста, про его «не сложившуюся» семейную жизнь с «мисс Тарасов», про ветвистые рога, украшавшие не по годам лысеющую голову телезвезды… Ни один из этих фактов – кроме уже упомянутой кассеты – не разбудил мою совесть «тревожной дробью барабана». И все же – в перерывах между сигаретами – в моем блокноте для деловых записей появились несколько крупных размашистых строчек с вопросами и восклицаниями. Я делала эти пометки единственно из привычки доводить любое дело до конца, до полной ясности.
По этой же самой причине я снова набрала телефон следственного отдела УВД – и опять безрезультатно. Только теперь мне отвечали, что майор Овсянников на выезде. Черт бы его побрал, из-за него я никогда не отвяжусь от Николаевой! Странно только, что Ольга не напоминает о себе: это на нее совершенно не похоже…
– Привет! – услышала я над самым ухом. – А я вот решила тебе напомнить о своем существовании: иначе ты совсем забудешь, что у тебя есть родная сестра!
– Как же: забудешь тут… Ты к нам какими судьбами?
– Попутным ветром, Поленька. Можно даже сказать, ветром перемен!
Вид у Ольги Андреевны был точь-в-точь как когда-то давным-давно, когда она не то в пятом, не то в шестом классе выиграла десять рублей в книжную лотерею – помните, на всех углах стояли такие маленькие прозрачные барабанчики?
– Каким еще ветром, каких перемен?! Черт знает что… Могла бы, кстати, и позвонить предварительно, знаешь ведь, что на работе у меня напряженка со временем.
– Угу, я и вижу! – Ольга Андреевна окинула скептическим взглядом лежащую передо мной «сенсацию». – Газетки почитываешь? Ну-ну! Это кстати – «Смерть барабанщика».
– Почему это?
– Да потому, что я нашла клиента! – выпалила сестра.
– Вернее, клиентку. Меня попросили… Ну, то есть, конечно, нас с тобой попросили разобраться с этим дельцем.
– Каким еще дельцем?! Ты опять, что ли, с утра от мигрени лечилась? – разозлилась я. Но Ольга с чувством глубокого превосходства в голосе возразила:
– Свой тренерский юмор можешь оставить при себе. Ты меня прекрасно поняла: я говорю про убийство Стаса Уткина. Если мы его раскроем раньше милиции, то нам заплатят кучу денег. Учитывая черепашью скорость, с которой продвигается официальное расследование, сделать это будет не так уж сложно. Как ты думаешь?
Глава вторая. Два товарища, третий в уме…
Ольга
Видя, что сестра не собирается высказывать свое мнение, а только обалдело хлопает длинными ресницами, я картинно уселась на стул по другую сторону от ее стола, закинула ногу на ногу и переспросила с нажимом:
– Так что ты думаешь по этому поводу, Полина? Кстати, твоя вонючая сигарета совсем догорела, ты сейчас обожжешь себе пальцы!
Это было своевременное предупреждение… Вернее, оно самую малость опоздало: чертыхнувшись, Полина Андреевна швырнула дымящийся «бычок» в пепельницу и устремила на меня взгляд, «черной молнии подобный». Как будто это я была причиной ее неловкости!
– Что я думаю по этому поводу? Я тебе уже сказала: думаю, что ты, моя дорогая, уже приложилась с утра пораньше к бутылочке, и потому явилась сюда рассказывать мне сказки!
Нахалка демонстративно втянула носом воздух, и я инстинктивно отпрянула, собираясь возмутиться по полной программе. Но Полина не дала мне и рта раскрыть!
– Только не говори мне, что какой-то идиот собирается заплатить тебе за убийство Уткина… Тьфу ты, черт: за расследование убийства!
Я вскочила со стула.
– Знаешь что?! Я пришла сюда по делу, а не выслушивать твои беспочвенные оскорбления! Если даже от меня пахнет коньяком, то это еще не причина, чтоб хамить родной сестре! Может, эти пятьдесят… ну, сто грамм! – может, они мне были необходимы для заключения выгодного соглашения? Может, я выпила с будущей клиенткой, чтобы… Эх, да ладно, что с тобой говорить! Если тебя это не интересует, я ухожу.
И я, крутанувшись на каблуках, направилась к выходу с гордо поднятой головой. Не очень, правда, быстро направилась…
– Э-эй! – донеслось до меня неуверенное.
Ага! Расчет оказался верен. Шалите, Полина Андреевна: ваша сестра не собирается так быстро сдаваться! Особенно после того, что вы ей только что тут наговорили…
Я не обернулась – лишь чуть-чуть замедлила шаг.
– Что такое?
– Да я… это… О какой клиентке ты говоришь?
– Забудь об этом. Я вижу, ты сейчас не расположена говорить о делах. – И я сделала еще одно движение по направлению к двери.
Полина тоже выскочила из-за стола.
– Нет уж, ты погоди, погоди! Сказала «А» – говори теперь и «Б». Пока все не расскажешь, я тебя никуда не отпущу!
– Да я и спрашиваться у тебя не буду: уйду, да и все. Не собираюсь я с тобой разговаривать, пока не извинишься за свое безобразное поведение!
– Ты подбирай выражения: «безобразное»! – взорвалась было по своему обыкновению Полина, однако тут же угасла. У нее просто не было другого выхода, и она это отлично понимала.
– Ну ладно тебе дуться… Извини! – донеслось до моих ушей.
– Не слышу в твоем голосе искреннего раскаяния!
– Ну, знаешь!.. Хорошо: Оля, извини меня, пожалуйста! Хотя черт меня побери, если я знаю – за что… А теперь рассказывай!
Приятно все-таки чувствовать себя победительницей! Только после того, как Полина Андреевна окончательно смирилась, я сменила гнев на милость и рассказала ей все. Ну, почти все – с некоторыми несущественными купюрами. А дело было так. Вчера утром, когда добрый старый Дрюня Мурашов явился ко мне с дурной вестью и со «смягчающим обстоятельством» в пол-литровой таре… Впрочем, нет: тут-то я как раз и сделала купюру, и… хватит об этом! Вчера утром, когда я поговорила с Полиной по телефону о загадочно0 м убийстве Стаса Уткина, моего любимого телеведущего и репортера, и, как всегда, не нашла взаимопонимания, – я не выдержала и позвонила Жоре Овсянникову сама. Однако меня ожидало фиаско: майор оказался в командировке аж до вторника. Столь долгого бездействия я вынести не могла, и кинулась названивать своим знакомым, которые могли знать что-нибудь сверх того, что мне наболтал Дрюня. Ну, если не знать – так хотя бы разделить мою обеспокоенность катастрофическим ростом преступности, добравшейся своей грязной рукой уже и до «четвертой власти»!