Газетный киоск, как и вчера, блестел, словно усыпанный алмазами. Я постучал в окошечко и вместо приветствия крикнул:
— Катя-Катюша, я замерзаю!
Она мне ничего не ответила, скомканная газета зашуршала внутри киоска, я дернул ручку двери и ввалился внутрь киоска.
Катя сидела, повернувшись ко мне всем корпусом и прижимая к груди кипу пахнущих типографской краской газет.
— Я вовремя? Я не опоздал?
— Не знаю, может быть, — сказала она еле слышно.
Это меня несколько удивило и озадачило. Она была чем-то расстроена и словно не хотела со мной разговаривать. Я спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Случилось, — сказала она. — Мне нужно уйти.
Я ничего не понимал.
— Прости меня, Дмитрий. В десять часов загорелся... загорится детдом на улице Вершинина. Я должна предупредить.
Я мельком взглянул на часы. Времени было еще больше часа. А до улицы Вершинина, где расположен детдом, я знал, было минут десять ходу.
— Здесь есть где-нибудь телефон поблизости? Надо просто позвонить им.
— Телефон есть в Институте радиоэлектроники. Но по телефону могут не поверить. Надо идти.
— Мы успеем еще, — сказал я. — Давно ты это прочла.
— Только что, когда ты стукнул в окошечко.
— Бежим, — сказал я.
— Не ходи со мной. Я должна одна.
— Ерунда. Подробности известны?
— Известны, — ответила она, но как-то через силу, словно не хотела отвечать, словно говорила неправду.
— Дети все целы?
— Все... один чуть не сгорел.
Я выскочил из киоска, за мной вышла Катя, закрыла киоск на замок и сунула ключ мне в карман. Я был немного взвинчен и не так остро чувствовал мороз, как пять минут назад.
Она схватила меня за руку, и мы побежали. Первые метров сто мы молчали, потом она повернула голову и испытующе посмотрела на меня. Я попытался улыбнуться, но губы все-таки успели уже замерзнуть.
— Я бы поехала с тобой поварихой, — сказала она.
— Так поедем! Решайся! — Слова мои были бодрые, но вслух получилось что-то отнюдь не героическое.
— Хорошо бы, — ответила она.
— Поедем, — я остановил ее на мгновение. — Незачем дожидаться лета. Поедем через три дня, когда кончится конференция?
Она смешно сморщила свой носик, и кивнула, и снова потащила меня вперед. Мы побежали по проспекту Кирова. Возле кинотеатра «Октябрь» мы срезали угол и очутились на улице Вершинина, прямо напротив детского дома. Здание было новое, двухэтажное, кирпичное, в окнах горел свет, и ничто не предвещало близкого пожара. Мне даже вдруг показалось, что Катя подшутила надо мной, что сна зачем-то проверяла меня. Но она так решительно дернула калитку небольшого, не выше метра, заборчика, что у меня пропали всякие сомнения. Калитка тотчас же со скрипом отворилась, но возле парадного нам не повезло. Или звонок не работал, или его никто не слышал. И только когда мы догадались обежать дом, то сообразили, что парадное наверняка завалено всяким хламом и входить нужно с черного входа.
Дверь была открыта, а свет — конечно, в целях экономии — выключен. Натыкаясь друг на друга и на ступени, мы добрались до коридора. В нем было светло. Напротив можно было угадать парадную дверь, еле проглядывавшуюся, и то лишь сверху, сквозь груды самых разнообразных предметов. Слева располагалась кухня. Оттуда тянуло приятными запахами. Рядом была комната, что-то вроде столовой, и там уже сидели ребятишки, вихрастные и бритые, с косичками и коротенькими прическами. Две воспитательницы с подносами ходили вокруг столов. Направо была спальная комната. Что находилось на втором этаже, я, конечно, не знал.
Катя сразу же направилась к двери, где сидели дети, и сказала женщинам, поманив их рукой:
— Можно вас на минутку?
Воспитательницы взглянули на нее недоуменно, и одна из них, поставив поднос на тумбочку, подошла к дверям.
— Здравствуйте, — сказала Катя и пригласила ее выйти в коридор.
— Здравствуйте, — сказала женщина и переступила порог.
— Не спрашивайте, откуда я это узнала, — начала Катя. — Я не могу этого объяснить толково... Около десяти часов в этом здании возникнет пожар.