Это казалось справедливым. Так что умирающий орк сделал единственное, в чем был смысл. Они встали, придерживая мозг внутри, и пошли искать кого-нибудь, кто может починить их голову.
ДОПРОС II
Пока Кусач рассказывал о последствиях ранения безымянного орка, Фалкс обнаружила, что ее внимание в большей мере сфокусировано на словах самого узника. Хотя она их не понимала, пыл в его тоне завораживал – он говорил с наслаждением, щелкая языком по клыкам, будто вспоминая пышную трапезу, а не смертельную травму головы. Хотя по его же признанию, гретчину просто нравилось смотреть, как другие получают увечья, Фалкс чувствовала, что за этим есть что-то еще. Будто ранение стало поворотной точкой в истории молодого Газкулла, а не чудовищной неудачей.
Фалкс неосознанно потянулась рукой к шее и ее пальцы наткнулись на участок, прямо над основанием черепа, где короткие волосы расступались вокруг двухдюймового овала из полированного керамита. Это была работа кракс гоночели, а не пули. Вспоров череп, существо оставило ее мозг в целости, в качестве еды для подрастающих личинок. К счастью, брат Хендриксен срезал тварь с нее до того, как она успела отложить слишком много паразитов, и неприятного часа с зеркалом и лаз-скальпелем хватило, чтобы исправить урон. В самом деле, та рана не была такой уж серьезной. Но даже так, Фалкс была вполне знакома с черепными травмами, чтобы знать, что праздновать их странно.
Потом, когда бормотание узника продолжилось, она заметила, что тот поглаживает это свое гадкое ожерелье, потирая по очереди каждый кусочек металла с ритуалистической, почти ласковой точностью. И на одном из кусочков, почти изгладившегося за годы такого натирания, она заметила что-то очень похожее на край стилизованного меча с крыльями.
– Это снаряд, разорвавший Газкуллу голову, так? – спросила она, указав подбородком на мерзкое украшение, в то же время резко убрав руку от головы. – Это его осколки.
Кусач передал вопрос, перебив воспоминания узника, и грот злобно и печально скосил на переводчика глаза, затем скривил губы и пробормотал несколько коротких фраз.
– Макари настаивает, что совсем... наоборот, – сказал Кусач, явно упуская часть самых ярких комментариев. – Он говорит, что это снаряд, родивший Газкулла.
– Сходится, – пожала плечами Кассия. – От этого ожерелья, в плане мозгов, идет настоящий гул, который меня беспокоит с того самого момента, как он оказался на борту. Думаю, пахнет зеленым, и это объясняет почему. Предполагаю, в таком случае, это действительно Макари.
Хендриксен громко выдохнул, вставая с ящика, на котором полусидел во время рассказа, и продолжил привычно ходить туда-сюда.
– Не забывай, юная штайнблокк-головая, я чую искажения варпа от этого ожерелья так же остро, как и ты – хотя я, как всегда, считаю неприемлемым то, ты называешь это запахом. Но да, оно явно сделано из снаряда, прошедшего через Газкулла – на сынов Льва можно положиться в том, что они производят такие плохие боеприпасы, что те из пехотинцев делают завоевателей, – он фыркнул в одобрение собственной шутки, но остался хмурым. – Но даже так, это ничего не доказывает. Этот недомерок может быть любым куском грязи, которого связали разбойники-оппортунисты и дали историю для рассказа, потом передали эту... безделушку, чтобы обосновать свою цену.
– Не знаю, Орм, – сказала Кассия, с треском ткани сложив руки, похожие на корни деревьев, и вновь прислонившись к дверному косяку. – Это не какой-то среднестатистический грот. И если этот рассказ – придумка Кровавых Топоров, для меня она звучит чертовски убедительно.
– Во имя волосатых кулаков Русса, у тебя достаточно большая голова – думай ею. Тебе не приходило на ум, что в этой истории кое-чего не хватает? Чего-то маленького и зеленого, воняющего, как моча карникса?
– Орм задал хороший вопрос, – вмешалась Фалкс прежде, чем парочка слишком глубоко ушла в препирательства. – Это создание говорит о жизни Траки с потрясающими деталями, и все же еще не сказало ни слова в объяснение своего присутствия в истории.
Грот вновь забормотал, все еще сердясь, что его описание хорошей драки перебили, и заговорил Кусач.
– Это потому, что его тогда еще не существовало, – загадочно произнес он.
– Так, значит, это слухи, – усмехнулся Хендриксен. – Избитая легенда, которую мы могли бы получить от любого зеленокожего, да в добавок в тысяче вариаций.