Вернее, пока один не стал. Он не был таким уж большим, когда на него напали, но он подобающим образом уничтожал каждого орка, атаковавшего его, раздавая удары головой, как выстрелы в упор из пушки, и затаскивая каждого выжившего в строй, чтобы те сражались рядом с ним. По мере того, как стекалось больше и больше врагов, боец становился крупнее, как и груда тел перед ним. Вокруг него во все стороны начала бить зеленая молния, и вскоре куча трупов доросла до самого неба. Увидев это, новый гигант начал лезть по горе мертвецов к звездам.
С каждым шагом, победитель становился крупнее... мощнее, и вскоре пещера снова начала ярко светиться. Звезды разбухли, и я знал, что почему-то Горк и Морк вернулись. Или что они никогда не уходили, просто на какое-то время потеряли интерес, пока вновь не появился кто-то достойный их взгляда. Вскоре, чемпион достиг вершины горы трупов, где звезды стали такими большими, что между ними не осталось места, и замер там ненадолго, будто размышляя.
Глядя на этого титана, у которого теперь были рога и куча рук, державших всевозможные пушки и чоппы, я был в ужасе. Но еще я впервые познал, что такое радость.
А потом титан посмотрел на меня в ответ. В зеленом море его здорового глаза плыли космические корабли, выглядевшие как крохотные мусорные гады, и когда вся тяжесть этого взгляда легла на меня, я возблагодарил богов, позволивших мне умереть вот так. Но гигант не убил меня. Он согнул палец, достаточно большой, чтобы запустить луну в планету, и поманил меня. Потом он повернулся и шагнул в восхитительное, бесконечное зеленое, оставляя лишь полыхающие следы.
Когда я вновь оказался во дворе, надо мной возвышался Газкулл Трака. Это был он. Он почему-то выглядел больше, чем когда был трупом. И он посмотрел на меня глазом, который, хоть и был нормально красным, сохранил то же выражение, с каким обратился ко мне в глубинах того видения.
И едва он взглянул на меня, я потерял уверенность в том, что был собой. Взамен, я стал собой. Но времени на долгие размышления не было. Потому что вместо того, чтобы поманить меня, как это сделал гигант, Газкулл ткнул пальцем мне в лицо, и я никогда не забуду первых слов, что услышал от него.
– Теперь слушай внимательно, – сказал он, – или я тебя поколочу.
Однако, какое бы сильное впечатление это ни оставило, вам, скорее всего, интереснее, что он сказал дальше. Проведя рукой по гряде уродливых скоб, окаймлявших его новую блестящую макушку, и удовлетворенно ощерившись, он опустился на одно колено так, что мы оказались лицом к лицу, и снова заговорил.
– Некоторые орки умные. Некоторые орки сильные. А я и то, и другое.
Так это и было. Со временем он сказал больше, но тогда этого было достаточно. По правде говоря, я никогда не слышал, чтобы кто-то описал Газкулла лучше, чем он сам сделал это прямо там, во дворе Гротсника. И едва он заговорил, мы оба поняли, что я связан с ним, так же просто и так же неотрывно, как пластина, скрепленная с его черепом.
Я не знал, откуда пришел этот орк, если не считать Груду Неудач, но знал, куда он направляется. У Горка и Морка были на него такие больше планы, что они просочились в мою голову, когда он до меня дотронулся. Этот орк собирался сделать звезды зелеными. И я знал, что почему-то, по какой-то непонятной еще для меня причине, я был частью этого плана.
Что делать, когда все твое осознание жизни в одно мгновение разлетается на куски? Ну, я сделал то, что сделал бы на моем месте любой хороший грот: я сказал пророку Горка и Морка, что за ним что-то есть, так что он обернулся посмотреть. А потом я побежал, как сквиг с горящей задницей, пока меня не втянули во что-то опасное.
ДОПРОС III
– Ты побежал? – спросила Кассия сквозь сжатые зубы, одновременно потирая руками виски. Во время рассказа грота о своем вроде как священном видении, Фалкс почувствовала усиливающуюся головную боль, но для находившихся в клетке псайкеров, это стало мукой. Даже у Хендриксена, несмотря на все его хваленые ментальные практики, вид был болезненный, будто он пытался удержать в себе полбочки отработанного машинного масла.
– Конечно, побежал, – сказал Кусач, будто в защиту чести узника. – Он же грот!
– Но ты сказал, что ощутил... связь с Газкуллом, – уточнила Фалкс у пленника, более заинтересованная в его словах, чем в редакционных замечаниях Кусача. В ответ она получила ухмылку и пренебрежительное бормотание.