Но потом он разглядел метки на кожаном доспехе Газкулла – том же доспехе, в который тот был одет во время атаки Гогдуфа на человеческий аванпост – и его сощуренный здоровый глаз сжался в прорезь, полную злобного веселья.
– Погодите-ка, парни, – с удовольствием сказал Дрегмек своей банде. – Я же правильно увидел? Это сопляк-Гофф, разгуливающий по моему городу? – он снова прищурился. – Нет, погодите. Это сопляк-Гофф, оставшийся от толпы, которую мы только что побили, и Гротсник собрал его заново, чтобы мы могли закончить работу!
Тут я оглянулся на палатку, пытаясь просчитать шансы сдернуть обратно внутрь и истово клясться, что не уходил, и увидел самого Гротсника, стоящего у входа и стирающего с щипцов потроха. Из дверей, с балконов и смотровых дырок вдоль всей улицы выглядывали и другие лица, надеясь увидеть немного крови.
– И что тебе нужно, сопляк? – радушно прогромыхал Дрегмек.
– Я сказал тебе, – ответил Газкулл, будто не было никакого здоровенного, одетого в половину танка паганца, наставившего на него артиллерийскую штуковину. – Ты оскорбление для богов. Ты сражаешься с другими орками, грызясь за человеческий мусор, как снотлинг. Ты не орк, и Горк и Морк это знают.
Когда он закончил, Дрегмек снова расхохотался, но в этот раз с ним смеялось не так много из его корешей. Их привело в замешательство не то, что Газкулл не боялся. Орки – счастливые паганцы – не могут бояться. Дело было в том, что он говорил словно уже выиграл драку, а Дрегмек не понимал этого. Это было странно.
– Я подожду, пока Горк и Морк не скажут мне это сами, спасибо, – уже не так радостно сказал вождь, направив дула на Газкулла. – А теперь, после того, как я нажму на спусковой крючок, и ты отправишься в Большое Зеленое ждать, пока тебя не изрыгнет в новое тело, передай им привет. Да, сделай одолжение и назови свое имя, чтобы я смог нарисовать его на этой пушке.
– Я вождь вождей и пророк Горка и Морка. Они говорят моими клыками, моими кулаками и моей головой. Я Газкулл, и я принесу великую резню.
Повисла долгая тишина, поскольку каждый наблюдавший за происходящим орк нашел другого орка, на которого мог недоуменно посмотреть. Дрегмек, и сам выглядевший обескураженным, таращился на Газкулла, а потом покачал головой.
– Нда, это не поместится, – сказал он и нажал на спусковой крючок.
АКТ ВТОРОЙ
ДОПРОС IV
– Интересно, как закончится эта чудесная история, – сказал Хендриксен, помедлив, чтобы оторвать полоску от куска сушеного мяса, который откуда-то достал во время рассказа Макари. – Все пули отскочили от нового невероятного черепа Газкулла? Он одолел каждого из домовой стражи Дрегмека в большой веселой драке? Так, ксенос?
– Нет, не так, – сказал Кусач с вороватым выражением лица, которое Фалкс не узнавала, пока не поняла, что эта была простая зависть к наличию еды у рунного жреца. – Ты совсем не думаешь, что драка... веселая. Наше рукк-разза – наше... может, боевое блаженство? – это не радость, как понимаешь ее ты, человек.
– Ты удивишься, – тихо произнес Хендриксен, слова его подчеркивал жуткий ритм родного акцента. Он холодно улыбнулся, сверкнув длинными, как пальцы, зубами. – И ты ошибаешься, называя меня человеком, орк.
Фалкс невольно содрогнулась. Она так долго работала с Хендриксеном, что начала забывать. Без доспеха, фенрисийца можно было легко принять просто за очень большого, очень способного человека. Как и во многих из его бывших братьев по Ордену, в нем присутствовала определенная живость; ощущение глубокой сердечности, которая была столь же импонирующей, сколь, порой, раздражающей, и которую запросто можно было перепутать с человечностью. Но при всей своей убедительности, она скрывала нечто иное.
Когда ей напоминали, что прячется за чудной манерностью старого волка, ощущение было, будто выглядываешь через борт маленькой лодки и под собой видишь что-то темное и громадное. Брат Орм Хендриксен не принадлежал к ее виду.