Но большинство орков не как Кусач. Если орку что-то приглянулось, он будет бороться за эту вещь, пока не получит ее или пока не умрет в бою. И поскольку обычно орки все равно просто хотят подраться, они не могут увидеть смысла в ожидании. Так что у Пророка дел было по горло.
Какое-то время он отвлекал их другими битвами. Были и белые вороны, и бунтовщики, и орки, заявлявшие, что придумали свои дурацкие кланы. А когда они закончились, был космос. У Урка был тонкий пояс орбитальных штук – по большей части старые человеческие космические станции, уже давно захваченные орками, живущими там своей странной жизнью веками и недоступные с поверхности. До сих пор. Выяснилось, что Сназдакка строил огромные ракеты со взрывчаткой, поскольку всегда любил ядерную войну. Но когда их боеголовки заменили на большие металлические ящики с креслами внутри, они оказались добротными штурмовыми кораблями. Вскоре орбита Урка тоже принадлежала Газкуллу.
После этого даже парные луны Урка оказались в его власти, вместе с жившими на них странными тощими орками без клана. Как и корабли – ничего, что могло бы покинуть систему. Хотя ему досталось несколько массивных боевых судов, пустовавших в дрейфе уже много-много лет. Флот дал Газкуллу надежду, что он сможет еще немного потянуть войну в космосе, устроив вторжение во внешние миры системы. Но тут внешние миры сами пришли к Газкуллу.
Там были сотни кораблей. Так много, что, когда они приблизились, их плазменные двигатели удвоили количество звезд в небе Урка. И только ракеты Сназдакки начали снова перестраивать в бомбы, чтобы превратить их в пыль, как поступило донесение от расположенной за лунами следящей станции Кровавых Топоров: те корабли шли под знаменем Газкулла. Когда я увидел изображения от делающих-все-больше машин, спроецированные на стену тронной залы, у меня будто кровь засветилась зеленым: на таранных челюстях боевых кораблей, высотой в пол мили, была картинка, нарисованная мной кровью самого Газкулла.
Внешние миры были маленькими, холодными и еще хуже Урка. Но в сумме на них жили толпы орков, и когда они начали принимать электро-говорящие сигналы с Урка во время завоеваний Газкулла, то захотели поучаствовать. Так что они пришли – столько, что не верилось, – задавая единственный вопрос: «Так кого мы убиваем?».
И в этот момент у Пророка кончились способы избегать проблему, поскольку у него кончилась война. Это означало, что очень скоро его легионы начнут войну друг с другом, если только он не донесет им эту гротскую идею о смекн-ун-сникхек-нук – про прятаться сегодня и пырнуть завтра. Это была сложнейшая из задач, с которой он до сих пор сталкивался.
– Горк не дал мне для этого инструментов, – как-то ночью в грозовом преддверьи зимы сказал мне Пророк. Он, как сквиггот в клетке, ходил туда-сюда по комнате рядом с балконом зала босса, куда удалялся, когда хотел подумать, и в которую последовать за ним разрешалось только мне.
Снаружи, продолжала бушевать вечная межклановая уличная драка Ржавошипа. Но в ту ночь, в грохоте рева, выстрелах пушек и звоне сталкивающихся клинков, доносящихся от битвы, была резкость. Звуки становились менее радостными и более злыми с каждым днем после объединения. И даже несмотря на то, что Большое Правило было подкреплено Газкуллом, несколько раз лично устроившим взбучку, его проверяли на прочность каждый день.
Тогда казалось, что драка была емкостью с жидким сквиговым газом, ждущим огня. И босс знал, что если не вмешается своими кулаками, будет достаточно искры, чтобы поджечь все пламенем. Да таким, что распространится так же быстро, как орочья ярость, и в котором его нарождающаяся империя сгорит дотла. Так что он был прав: дары Горка не решили бы проблему.
Конечно, ответ был очевиден. Но я не люблю пролетать сквозь стену от пинка, так что я заткнулся и шмыгнул в угол, как и положено. По большей части, так мы с Газкуллом и разговаривали – я прятался и молчал – и это работало.
– Знаю, знаю, – зарычал босс, гневно ткнув в меня пальцем, будто я что-то сказал. – Ответ есть у Морка. И я найду его. Мне только надо поду... поду... думммммНННГХХХХ...
На него будто что-то бросилось. Или прямо в него, через череп. Громадное тело Газкулла выгнулось в изломанную, неподвижную дугу, когда мышцы, коих было достаточно, чтобы поднять тракк, одновременно сцепились друг с другом, а его здоровый глаз выпучился. Потом он начал трястись.
– Гнннннннн, – произнес Пророк, попытавшись зарычать сквозь сжатые крепче железа челюсти. И тут, с дробящимся треском, один из его клыков сломался снопом желтых осколков.