Головные боли явно становились хуже. Они начались, когда босс планировал завоевание планеты. Но то, что тогда было краткими подергиваниями, теперь превратилось в приступы, временами длившимися по несколько минут. Конечно, за этим смешно было наблюдать, но в остальном они мне не нравились. Видеть Газкулла слабым не было правильным. Будто смотришь, как солнце гаснет, или грот помогает другому гроту. Это было... грешно. И хотя я знал: такие припадки случаются порой, когда твой мозг превратился в фарш и вырос заново, я был убежден, что Гротсник приложил к этому руку.
Или, скорее, скальпель.
Газкулл рос, но его адамантиевая пластина вместе с ним не увеличивалась, как и прочие новые части в его голове. И учитывая, что Гротсник был единственным, кто знал, как все в голове босса устроено, Газкулл продолжал ходить к доку, чтобы ему пересобрали череп. Разбогатев от внезапной славы, Гротсник оставил свою старую палатку и занял высокую пивную хату рядом с фортом босса Газкулла. У двери внизу у него была толпа телохранителей и десятки гротов для грязной работы.
Но он остался тем же старым Гротсником. Будь у него под ножом хоть сам Горк, он бы все равно беспокоился только о своих дурацких причудах. Не отрицаю, свое дело по сохранению головы Газкулла он делал. Но я за ним наблюдал. Пристально наблюдал. Как он посыпал жало-гадами открытый мозг Пророка. Как тыкал в него грязным когтем, чтобы посмотреть, какие части тела Пророка будут дергаться. Как он оставил внутри черепа Пророка гаечный ключ перед тем, как закрыть его, и после чего смеялся себе под нос. Что справедливо, ведь это было классикой. Но неправильно.
Он видел, что я наблюдаю, но ему было плевать. Хотя, почему бы ему было не плевать? Я, может, и был гротом босса. Но это означало только то, что я мог сбегать за сквиговой печенкой на утро, получив только легкий пинок. В конце концов, я все еще был гротом, и, скажи я Газкуллу не доверять Гротснику, то меня бы раздавили в лепешку, как любого из тех собирателей грибов, кто такое пробовал.
Так что пока Газкулл корчился и дергался, я даже не мог сказать, что предупреждал его. Я мог только смотреть за происходящим, пока он слепо таращился на потолок и стирал клыки до щепок.
Впрочем, спазм наконец закончился. Газкулл выпрямился, хрустнул шеей с таким звуком, словно у боевого байка оторвалась подвеска, и его долго и со злобой рвало. Потом он отрыгнул еще немного, выплюнул кусок откушенного языка и рукой выдрал остаток сломанного клыка.
– Взбучка мозгов, – судорожно дыша, наконец сказал он. – Вот что я им устрою, – он произнес это так, будто у него только что была минутка размышлений, а не тяжелый припадок. Но в этом была особенность головных болей Газкулла. Потому что они сковывали его тело, и он не мог просто пинать мебель, чтобы прогнать надоедливые проблемы. Ему приходилось над ними думать. И пока его глаз не мог видеть реальный мир, я представлял, что вместо этого он видит Большое Зеленое. Именно там, в раскуроченном патроном проломе его разума, которого коснулись боги, он был ближе всего к божественному.
– Хмм, – продолжил он, посмотрев через плечо, будто только меня заметил. – Это будет типа... Что это за штука, когда... кричишь, чтобы твои толпы больше убивали?
Я лишь продолжил прятаться, но Пророк зарычал на меня и гневно махнул рукой.
– Ну же! У меня мозг болит. Подскажи мне слово.
– Речь? – всхлипнул я, словно выходя на тонкий лед, покрывший канаву с жидкой грязью.
– Речь, – пророкотал он, поворачиваясь к нависшему над дракой балкону. – Только... что-то вроде обратной речи. От которой толпы захотят убивать... меньше.
Снова отвечать боссу стало бы испытанием удачи, потому я просто усмехнулся, но вроде как с восхищением.
– Найди Пули, – приказал Пророк. – Пусть соберет других боссов. Потом иди в очень-холодную-дыру, со всеми гротами, каких сможешь заставить, и вытащи оттуда все мясо. Я собираюсь пробудить то, чем мы когда-то были, и оно будет голодным.
Орки не записывают историю по той же причине, что не строят гробниц. Прошлое мертво. И они считают, что лучше оставить его гнить, как мертвых орков, а не собирать в кучу камни и занимать место. Время для орков тесное, понимаете. Сейчас может длится вечно, но происходит небольшими отрезками, и нет смысла заполнять их тем, что было, ведь можно делать. И кроме того, как мертвецы сгниют в то, из чего родятся новые орки, так прошлое сгнивает в истории, которые со временем становятся только правдивее.