Боги заскучали, понимаете. И теперь, наконец-то, что-то привлекло их внимание. Они жаждали, чтобы Газкулл нес их волю. Помните, что я говорил об орках? Если кто-то видит желаемое, он идет и берет это, или умирает в драке. Ну, орочьи боги такие же. Только они заставляют умирать другие вещи. И в этом случае, такой вещью стал Урк.
ДОПРОС VI
Сколь бы Фалкс ни была поглощена историей Макари, она услышала тихий шорох дыхания Хендриксена – после которого он всегда гневно перебивал говорящего – как раз вовремя, чтобы бросить на него ледяной взгляд через то, что она с беспокойством начинала считать «их» частью камеры.
+Это становится нелепее, чем истории пьянчуги перед рассветом+, мысленно передал он ей. +Где эта чертова тварь Ксоталь?+
Готовится к перемещению. Его текущая форма... непрактична. Но он придет. До тех пор, дай им продолжить.
В ответ старый шаман соблаговолил лишь оскалить зубы, но позволил Кусачу говорить.
Женщина, конечно же, знала, что волновало Хендриксена: полное отсутствие объяснения, почему у Макари нет шрама от ожога, несмотря на уверения в его скором предоставлении. Следует признать, она была несколько удивлена тому, что об этом еще не было сказано, учитывая, что грот, предположительно, рассказывал о своей жизни. Но инквизитора этот факт беспокоил гораздо меньше, чем ее компаньона из Караула Смерти. На деле, если быть до конца честной с собой, Фалкс все больше сомневалась в том, насколько ее вообще беспокоит вопрос о подлинности Макари.
Хендриксен мыслил абсолютными понятиями. В конце концов, он был Астартес. Чем-то большим, чем человек. И, в довесок, фенрисийцем. В его мире, речь шла о решительных противостояниях могучих героев, формировавших судьбу галактики, а все остальное значило мало. Если Макари не был настоящим, следовательно, для рунного жреца он являлся бесполезным. Да даже если бы и был настоящим, то весь его рассказ имел бы для Хендриксена малую ценность, не предоставь он какую-то кроху стратегической информации, способную перевернуть игру. Какой-то критический важный, животрепещущий обрывок данных, который можно использовать для подготовки грандиозного, переломного сражения.
Но Фалкс была человеком, и таким же было ее понимание борьбы Империума за выживание. Деяния героев, несомненно, подчеркивали их жалкую, бесконечную войну. И да, такие свершения действительно могли спасти целые миры. Но насколько ценно спасение мира? В безбрежии галактической смуты, даже величайшее приложение личной доблести могло создать лишь небольшую волну, едва поднимавшуюся из вялого океана истощения. Позади крохотного, мерцающего острия копья Адептус Астартес, человеческая военная машина полагалась на чистую массу; ее качество почти полностью определялось количеством, и самые бесконечно малые изменения в ее удаче исчислялись миллионами жизней. Порой спасенных, но чаще всего – потерянных.
В ледяном безумии своей гибели Империум добровольно ослепил себя к пониманию своих врагов. Она горестно напомнила себе, что даже ее собственный орден – орден, призванный защищать от угроз со стороны не-людей на высшем уровне – установил табу на все, что выходило за рамки базового понимания врага. Они думали, что ненависти будет достаточно, чтобы уберечься.
– Ты подразумеваешь, что Урк умирал, – внезапно сказала Фалкс в середине истории о происшествии с телепортом, когда орк сплавился с целой стаей снотлингов.
– Его звезда умирала, – чопорно поправил Кусач. – Но, как говорит Макари, кроме Газкулла этого никто не понимал. Большая часть орков просто думала, что это очень долгая зима, пока не пошел второй ее год.
Переводчик не подозревал, что Фалкс известно все о звезде Урка. В начале допроса, для сверки фактов, она передала молчаливый приказ архивариусу корабля получить доступ ко всей имеющейся информации о мире, некогда называвшемся Уроклис.
Когда Газкулл поднялся к власти, выжженная до плотного радиоактивного уголька из тяжелых металлов звезда пребывала в самом конце своего угасания. Зеленая заря, описанная Макари, была ее предсмертным хрипом: последним кратким кашлем радиации, перед тем, как ядро полностью погасло и взорвалось сверхновой.
Это было работой жестокой физики, а не каких-то так называемых богов. И Газкулл, определенно, никак не мог знать о грядущих событиях. И все же, как к раздражению часто и случалось с так или иначе известными орками, он действовал в точности так, как если бы знал.