– Не думаю, что подобный запах можно смыть, Орм, – ответила Фалкс, впервые обратив внимание на свой нос. Хердриксен был прав. Гретчин вонял. От его подранной безрукавки несло плохо выделанной кожей, и больше на нем ничего не было, кроме странного, надетого поверх одежки ожерелья – куска высушенных сухожилий с нанизанными на него закругленными, неровными кусочками металла, раздвигавшего границы слов «ювелирное изделие». Каждая складка кожи твари была покрыта коркой жира и грязи и источала смрад застоявшегося, чужеродного пота. То был запах вида, для которого гигиена являлась концепцией неизвестной. Но под ним, почему-то еще нестерпимее, несмотря на тонкость, чувствовалась вонь более глубокая. Альгальная, будто от стоячего пруда или продуктовой фабрики мира-улья с плохой вентиляцией, и подчеркнутая сложными, изменчивыми запахами, напоминавшими о пролитом прометии.
– Думаю, будет хуже, если мы его вскроем, – сказал Хендриксен, ненадолго затмив лампу в клетке, когда прошел вперед, чтобы изучить гретчина получше. Даже в надетой вместо доспеха корабельной форме лишь с меткой старого Ордена, Хендриксен в несколько раз превосходил пленника по массе, но когда он опустил свое громадное, расписанное рунами лицо, чтобы рассмотреть тварь, та казалась безразличной. Фалкс едва не окликнула его, чтобы не подходил слишком близко, но прикусила язык. В конце-концов, Хендриксен был из Караула Смерти, даже хотя его текущие взаимоотношения с Милитантом Ордена были такими же смутными, как у нее с ордосом. Орм знал природу зверя так же хорошо, как она сама. Он мог не разделять ее осторожности, но он также не разделял ее человечности.
Будто чтобы подчеркнуть это, узник рванулся вперед в своих цепях, угрожающе раскрыв челюсти. Но еще до того, как Фалкс вообще осознала это движение, Хендриксен взмахнул рукой, ударив тыльной стороной ладони, отчего нос твари сломался с щелчком хряща, и та, вместе со стулом, к которому была привязана, рухнула на пол. Фалкс припомнила, что сыны Фенриса не знали ничего о потасовках в барах, поскольку любая драка, достаточно отчаянная, чтобы втянуть одного из их числа, быстро превращалась в бойню. Она запомнила это с того случая, когда впервые встретила Орма Хендриксена девяносто шесть лет назад, и с тех пор никогда больше не пила.
– По крайней мере, не трус, – проворчал Хендриксен, вытирая с руки слизь тряпкой, и Фалкс мрачно кивнула. В этом отношении узник был необычным. При всей их жилистой силе, она ни разу не встречала подчиненных оркоидов испытывающих не иначе, как полное отвращение к прямому столкновению, не говоря уже о том, чтобы, будучи закованным в цепи, бросить вызов противнику в пять раз крупнее.
– Это верно, – сказала она. – С другой стороны, если те пираты говорили правду, я осмелюсь предположить, что эта тварь повидала громил куда хуже тебя. Знаешь, я слышала орки вырастают довольно большими.
– Не имеет значения, – ответил Хендриксен, вновь подняв стул одной рукой. – Я все равно скоро найду его предел, верно, как мороз находит дыры в старой шкуре, – пока пленник злобно смотрел на него поверх сломанного носа, Астартес шагнул назад, чтобы оценить его, затем присел на корточки, оказавшись с ним на уровне глаз, и вытащил с пояса узкий нож.
– К чему спешка, Орм? – раздался новый голос, густой и теплый, как моторное масло, и в помещение вошел третий участник допроса. – Мы, как минимум, в трех днях пути от верфей Мульцибера, даже если варп будет к нас милостив. Времени хватает на то, чтобы хотя бы попробовать поговорить перед тем, как доставать ножи.
Хендриксен раздраженно посмотрел назад, а затем вновь встал во весь рост, когда у входа в клетку появилась Кассия. Впрочем, ему все равно пришлось смотреть вверх. Хотя Фалкс была выше гретчина, а Хендриксен – выше нее, Кассия была еще выше, и, проталкивая плечи сквозь дверь, наклонила большую, охряную, похожую на булыжник голову. В конце концов, она была огрином.
Потертая ткань ее кителя заскрипела, когда Кассия снова распрямилась, и, двигаясь к узнику, она походила на приближающийся циклон.
– Подвинься, шаман, – пророкотала она, вызвав у Хендриксена раздраженное шипение, но рунный жрец все равно шагнул в сторону. Извечный антагонизм пары пропитывал бессчетные смены на мостике «Исполнителя», но всякая настоящая вражда давно была похоронена под взаимным уважением, и они, кажется, огрызались друг на друга скорее по привычке, чем по какой-либо другой причине.